Остров метелей

Однако жизнь шла своим чередом. При перелетах белого гуся полярная станция и совхоз выделяли для заготовки мяса лучших стрелков, а для заготовки яиц на гнездовьях — самых расторопных сборщиков. Но в русском языке уже стало появляться словосочетание «охрана природы». Поступила команда проводить кольцевание гусей. Птиц загоняли с этой целью в сети вездеходом. Установили норму: тысячу окольцуешь — сотня твоя. В личные сараи набивали тогда живых гусей, а потрошеных развешивали на северной стороне домов, чтобы не портились. Уже версталась Красная книга, уже оставалось лишь одно гнездовье белого гуся, а здесь он продавался по рублю за штуку.

И вдруг остров объявляется заповедным. Надо ли говорить, что это был уже совсем не тот уголок нетронутой природы, который виделся капитану парусного барка Лонгу из пролива, названного впоследствии его именем?

Необходимость охранительных мер очевидна, но с новой ситуацией трудно было смириться людям, привыкшим за расходами видеть прибыль.

Что такое остров Врангеля для страны? Гордость. Для области? Экзотическое место, куда можно прокатить почетных гостей. А для района это обуза, гиря на ногах экономики — целая треть территории, которая ничего не дает. Чего бы ему, заповеднику, не помочь району хотя бы, к примеру, в выполнении плана по добыче пушнины? Нельзя?

Увы, не все в состоянии осмыслить такой нюанс.

Остров Врангеля подчиняется Главохоте РСФСР. Главк, в общем-то, с пониманием и уважением относится к уникальному заповеднику. Но даже там задают этот вопрос: «А что вы даете государству?»

— В принципе любая охраняемая территория могла бы окупать себя, — считает директор первого арктического заповедника Леонид Федорович Сташкевич. — Все зависит от постановки дела. Национальные парки, например, приносят доход. Мы же пошли по пути создания заповедника. Это наиболее совершенная форма охраны природы. Возьмем медведя. Гризли в североамериканском Иеллоустонском парке стали попрошайками, в результате изменился весь поведенческий комплекс животных. Мы тоже могли бы на Уэринг запустить туристов, могли бы за валюту продавать медвежат, скажем, в Африку и получали бы от этого доход, но не идем по такому пути сознательно. Из заповедника всегда можно создать национальный парк, а из парка заповедник без потерь уже не сделаешь...

Итак, человек выделил территорию и объявил ее охраняемой — прежде всего от самого себя. Но до этого он уже наследил в ней, и порядком. Вот еще примеры, относящиеся к острову Врангеля. После войны сюда были завезены северные олени, полторы сотни животных. В благоприятных природных условиях их поголовье значительно выросло. Чтобы поддерживать оптимальную для острова численность стада, каждую осень проводится забой части оленей. Так попутно решается в заповеднике проблема продовольственного снабжения. Все это с одной стороны. А с другой — уже остро стоит вопрос охраны от оленя гусиных гнездовий: редкой птице можно нанести непоправимый ущерб. Как быть? Как вести себя человеку по отношению к таким следам человеческой же деятельности? Главная догма заповедания — ничего не трогать — сразу ставится под сомнение.

Несколько позже на остров с Аляски завезли овцебыка. Был момент, когда его перспективы здесь вызывали тревогу. Сейчас опасения уже позади. Специалисты считают, что со временем он даже вытеснит оленя, ибо лучше его вписывается в природный комплекс региона. Но этот процесс тоже предполагает вмешательство человека уже в будущем. Это те следы, которые человек здесь еще оставит. Как относиться к ним?

В прошлом году в поселке бухты Сомнительной появилась медведица с агрессивными чертами характера. Она задрала нескольких собак, начала преследовать людей, а потом ввалилась в дом Ивана Петровича Ульвелькота. Старый чукча не растерялся, схватил гарпун и ударил ее. Медведица отпрянула, оставляя на снегу кровь, однако пора было принимать серьезные меры. В Москву полетела телеграмма: «При прямом нападении на человека был ранен белый медведь. Зверь находится рядом с поселком. Положение крайне напряженное. Просим срочно разрешить отстрел».

Вот так: недавно на белого медведя повсеместно велась спортивная охота (а шкура его, между прочим, имеет лишь декоративную ценность), сейчас же, чтобы обезвредить потенциального убийцу, приходится запрашивать саму столицу. Помнится, что это было в воскресенье, когда и министры отдыхают. Значит, в ближайшие два дня на ответ надежды не было. Начали гонять медведицу вертолетом. Через десять дней разрешение на отстрел поступило, но в нем уже не было нужды. Зверь к тому времени ушел в торосы...

— Теория заповедания еще, по сути дела, до конца не разработана. В ней пока много неясного и даже запутанного, — продолжает разговор Леонид Федорович. — И тут важно не забывать, какую большую роль в заповедном деле играет духовное начало. Замечаем мы это или нет, но пока охраняемую территорию мы рассматриваем в основном как материальный ресурс. Но ведь природа имеет для нас и культурно-историческую ценность, мы неизбежно придем к такому взгляду на нее. В частности, заповедники уже при их создании входят в этот пласт. Ему подчинена, например, даже такая приземленная категория, как цена. Почему, скажите, песец браконьеру обходится одинаково в заповеднике и вне его? Или срубленное дерево? Почему за лося надо уплатить 500 рублей, а не пять тысяч? А если потеряна последняя пара какого-нибудь вида животных, сколько нужно заплатить за нее?

Можно было бы изготовить совершенно точную копию золотого скифского гребня из Эрмитажа — техника это позволяет — и выставить ее в витрине. Разницы, казалось бы, нет, а музей от продажи подлинника еще и компенсировал бы часть своих расходов. Но это была бы нравственная потеря. Так и наш заповедник. Известно, что в год он обходится государству в миллион с лишним рублей. Известно, сколько в нем животных. Можно было бы суммировать их число и определить общую цену. А как быть с нравственной стороной дела? Ведь именно она вызвала к жизни такую форму охраны природы — она, а не материальные категории.

Сложными путями возвращаются люди к природе. А дорога ее к человеку еще трудней.

На том месте, где сейчас стоит село Ушаковское, когда-то была колония белых гусей. Шестьдесят лет назад она перестала существовать, уцелевшие тогда птицы перебрались вглубь острова. Но каждой весной возвращающиеся из Калифорнии стаи снова и снова делают круг над селом, а потом садятся на его околице, словно снег выпал. И лишь убедившись в том, что место занято, гуси улетают дальше на север. Сколько поколений их сменилось за это время, а всё помнят.

Птицы по осени улетают, а люди остаются, хотя природные условия здесь сверхсуровы. Вот лишь один штрих: безморозных дней на острове — 43. отопительный сезон — 365 дней в году.

Сейчас людям жить здесь, конечно, несравнимо легче, чем первым поселенцам. В домах тепло. Недавно заработало телевидение. В клубе каждый день кино. Есть библиотека, школа, поликлиника. В местном магазине в достатке все необходимое.

В конторе заповедника в коридоре стоит ящичек с надписью:- Заявки на лед». Если вы опустите в него листочек со своей фамилией, то через несколько дней к вам домой машина доставит наколотые на недалекой речке льдины. Вы сложите их в бочку, стоящую в комнате, и когда они растают, в доме будет вода.

Жить стало легче, и все-таки тем, кто работает на острове Врангеля, трудно. Трудно переносить полярную ночь. К ее концу люди особенно устают, у многих появляется беспричинное раздражение. И каждая последующая ночь переносится тяжелей. Трудно привыкнуть к климатическим условиям. Давит сознание невозможности хотя бы на время поменять обстановку: все население острова — сто восемьдесят человек — сосредоточено в одном селе. Отсюда проблема замкнутого, изолированного коллектива. Она не нова, эта проблема. Присутствие ее отмечено на судах дальнего плавания, в длительных экспедициях, в отдаленных поселках. Она изучается. Появляются научные рекомендации на этот счет. Но в каждом новом случае она обнаруживает свои нюансы. Вполне объяснимо поэтому, что к подбору кадров руководство заповедника относится крайне придирчиво и далеко не на все письма с просьбой о трудоустройстве дается положительный ответ.