Ошибка профессора

Сама Вера Ивановна жила впроголодь, экономя каждую копейку для оплаты пансионата Плеханова. Нередко с ней случались голодные обмороки, кружилась голова, отнимались ноги. Но она ото всех скрывала свое болезненное состояние. Главным для нее было поставить на ноги Жоржа – вернуть группе «Освобождение труда» боевое перо ее лидера.

Два человека сидели в кафе Ландольта в Женеве.

– ...И этот блестящий ученый, этот мыслитель европейского уровня – философ, историк, экономист, диалектик, – горячо говорил по-русски первый собеседник, – живет в нищенских унизитепьных условиях, без всяких средств, без какого-либо твердого обеспечения, зачастую не имея денег на еду для себя и своей семьи!..

– Вы о Плеханове? – поинтересовался второй собеседник.

У него была странная манера вести разговор – он сидел почти боком к говорившему, высоко подняв голову. Все дело заключалось в том, что человек этот был слеп от рождения.

– Конечно, о Плеханове! Он только что выкарабкался из объятий туберкулеза... Спаспа Вера Засулич... Тоже феномен!.. Быть знаменитой на всю Европу своим выстрелом в петербургского градоначальника и сорок суток просидеть у постели больного... Какая-то фантастическая, жертвенная самоотдача! Вплоть до полного самоотречения и даже самоуничтожения во имя идеи!.. Никаким древнегреческим героям и титанам не снилась такая высота духа...

– Так вы говорите, что Плеханов материально очень плох? – задумчиво спросил слепой.

– Хуже не бывает... Огромный талант, энциклопедическая образованность, выдающийся ум – гений, духовный вождь нового направления в русской революции, а вынужден зарабатывать на хлеб насущный какими-то жалкими уроками... Да и тех теперь лишился после болезни. Только у нас, в России, могут так пошло, так бездарно пробрасываться своими великими пророками!

– Не преувеличиваете?

– Нисколько!.. Ему из наших заграничных оракулов никто в подметки не годится! Он же марксист, властитель дум, на него вся здешняя социалистическая молодежь богу молится, как на святого!.. Его сам Энгельс выше всех в русской революции ставит.

– А ваше личное к нему отношение?

– Преклоняюсь... В полном смысле этого слова.

– Вы, очевидно, уже знаете, – тихо сказал слепой, – что я располагаю некоторыми средствами. Не могли бы вы от своего имени предложить кое-что Плеханову... Я бы хотел, естественно, остаться в стороне.

– Для себя лично не возьмет ни копейки!.. Это уже проверено. Бессребреник, чистейшая душа!.. Все отдаст на марксистские издания.

– Издания? Это любопытно. Меня как раз именно это и интересует. Хотелось бы распорядиться деньгами в пользу какого-нибудь стоящего нелегального журнала... Вы не могли бы коротко свести меня с Плехановым?

– Хоть сегодня!.. Впрочем, лучше завтра. Надо предупредить заранее. Он очень строг к своему времени. Все расписано до получаса, минуты зря не потеряет... Мы иногда здесь просто удивляемся – после болезни еле на ногах держится, а дисциплинирован, как римский легионер.

– Вы что-то очень уж расхваливаете своего Плеханова...

– Да ведь есть за что... Редкого обаяния человек, я таких, признаться, никогда и не встречал. Впрочем, завтра сами убедитесь... Я вам твердо обещаю – получите наслаждение. Но хочу дать совет: говорите с ним кратко, ясно, определенно, без всяких исповедей. Он их терпеть не может.

– Меня это устраивает. Я человек деловой, к излишней чувствительности тоже не привычен.

– И никаких витиеватых речей, никаких заумных разговоров по поводу того, что, мол, счастливы беседовать с самим Плехановым, с ним не затевайте. Можете нарваться на злую шутку. Он собеседника сразу отгадывает на всю глубину, с первых двух-трех фраз. А ироничен и насмешлив, как бес.