Протягиваю Андрею гребень Киры.

Старый, принадлежал ее прабабушке, а еще до нее, уверяла Кира, передавался в их роду из поколения в поколение, уходя происхождением в века с латинской галочкой в центре. Я объяснял этот миф смутной потребностью всякой девушки в загадочном прошлом. Но антикварную природу гребня отрицать не мог. Тяжелый, почерневший от времени, он походил скорее на кинжал, чем на расческу. Сходство усиливала длинная, изогнутая, покрытая вязью узоров ручка — ни дать ни взять — острие ятагана.

Именно ее, предварительно глазами испросив моего согласия, ковырял сейчас ногтем Андрей:

— Кровь?

Ручка и вправду измазана чем-то бурым, что можно принять за кровь или морилку — в зависимости от склада ума.

— Вряд ли. Было бы слишком… мелодраматично.

Гребень я нашел под ванной, в марте, во Второй Месяц Без Киры, в самый разгар безумия, когда жизнь на планете Земля представлялась бессмысленной, а собственное одинокое существование — постыдным. Генеральная уборка была частью общего процесса детоксикации. Мне казалось, уничтожив следы Кириного присутствия в квартире, я каким-то образом ослаблю и ее доминирующие позиции в моем сознании. К тому времени я ходил по миру бледным овощем, потерявшим десять килограмм веса, с постоянно висящей на веке слезинкой и страдающим взглядом. Еще бы, меня бросили. Долбаный эгоист.

Я вспомнил, как Кира любила, наполнив ванну и набросав в воду всякой ароматической дряни, сидеть там часами, глядясь в маленькое зеркало и расчесывая этим гребнем волосы. С ее короткой стрижкой это походило на самоистязание.

Я сел на пол в ванной, утер пот со лба локтем — рука была в резиновой перчатке — и стал думать: выбросить гребень или оставить. Позвонить Кире мысли не было — за предыдущие недели я измотал ее звонками, поводом для которых служили забытые ею вещи. Каждый раз, начиная безразличным и холодным голосом, я уже через минуту сдувался и просил о встрече, ненавидя себя за малодушие. Я не мог смириться с мыслью, что все кончено: мне казалось, еще есть шанс вернуть ее, надо лишь хорошо объясниться. Через неделю Кира перестала брать трубку, через две, когда умный я насобачился звонить с автоматов, сменила номер.

В итоге, гребень отправился в Музей Киры, присоединившись к двум романам Кундеры в мягкой обложке, черным чешкам тридцать восьмого размера (свидетельство кратковременной вспышки безумия, когда Кира решила заняться латиноамериканскими танцами), брелоку в виде ножичка для сигар (да, она курила сигары), смятому билету на концерт «Дюран Дюран», синей резиновой шапочке для бассейна и завернутым в нее розовым очкам.

Я не собирался использовать эти вещи — никаких пьяных слез и лобызаний, никакой беготни под луной голым, в чешках и шапочке для плавания. Они просто лежали в икеевской картонной коробке, ожидая встречи с хозяйкой. Мне казалось, такая забота о брошенных ею вещах добавит мне пару очков в ее глазах, когда она вернется и поймет, тварь такая, какой я благородный. А может, я и сам был в той коробке — ненужный, покинутый.

Щелчок электрического чайника возвращает меня к реальности, к которой Андрей, в последний раз пройдясь ногтем по зубчикам гребня, возвращает его:

— Чай точно никак?

— Я не пью чай.

— У меня плохие ощущения. И от фотографии, и от гребня.

Мои тоже радостными не назвать. Уточняю:

— Она мертва? — Я давно научился произносить этот вопрос без задержки дыхания и мелодраматического снижения тона.

— Не знаю. Может быть. Я чувствую негативные потоки. Вещи заряжаются от людей, которым принадлежат, постоянно или временно и от жизненных процессов, происходящих рядом. Вокруг гребня и фотографии — сильное негативное напряжение. Я затрудняюсь с источником — это могла быть сама Кира, могли быть события с ней…

— Я?

— Могли быть вы, ведь вы владели этими вещами год и могли напитать их чем угодно. Я не могу сказать, где ваша девушка. Я не могу сказать даже, жива она или нет.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.