…Эта фотокарточка, единственная, осталась случайной закладкой в романе Рушди, который Кира мучила, мучила, да так и бросила, не дойдя до середины. На ней Кира сыграла в Мэрилин Монро (лайт, поскольку Кира худа). Прищуренные глаза, сложенные сердечком и вытянутые вперед губы, изогнутые брови, нацеленный в зрителя палец — пу-пу-пи-ду.
— Чье плечо рядом?
— Мое. Отрезал, — поясняю в ответ на приподнятые брови Андрея, собравшие кожу лба в вопросительную гармошку.
— В гневе?
— Нет, в холодном рассудке. Видите, какая линия ровная?
Андрей проводит пальцами по лицу Киры на фотографии. Надо было взять копию.
— У вас не возникало мысли, что она просто ушла?
— Возникало. Вообще-то, она на самом деле ушла. И только потом пропала, через месяц.
— Когда это случилось?
— Семь месяцев назад. В марте.
— Милиция?
— Да. Морги, больницы, приемники. Думаете, если бы я не перепробовал все… — Мешкаю с определением, стараясь не задеть его.
— … нормальные?.. Если бы вы не перепробовали все нормальные пути, вы не обратились бы за помощью ко мне. Так? Для вас — это шаг отчаяния. Ни во что такое вы не верите, ни в каких медиумов, но других возможностей нет, и где-то в глубине души допускаете — а вдруг получится? Вы это хотели сказать?
— Да.
— И вам сейчас стыдно?
— Не то слово. Ощущаю себя генералом вермахта, защищающим Берлин и одновременно выправляющим документы для бегства в Аргентину.
— Это нормальная реакция, — читает мои мысли Андрей, — Вам кажется, что, придя к магу, вы расписываетесь в собственной несостоятельности, так ведь?
Криво ухмыляюсь на «мага». Никаких тебе черных плащей и волшебных палочек — темные носки и халат с дыркой на заднице. Маскирую смех кашлем.
— Не бойтесь меня обидеть. Я сам, кого хочешь… — Он возвращает мне карточку. — Что-нибудь еще есть? К чему она прикасалась. Мне нужен другой контакт. Какая-нибудь ее вещь у вас осталась?
Конечно, осталась. Как ни вычищай свой мирок от присутствия бывшей девушки, как ни пропалывай сорняки прошлых отношений, рано или поздно — через день, месяц, пять лет — непонятно откуда выныривает запылившаяся заколка, дисконтная карта косметического магазина, абонемент на танцы — что-то ее.
Протягиваю Андрею гребень Киры.
Старый, принадлежал ее прабабушке, а еще до нее, уверяла Кира, передавался в их роду из поколения в поколение, уходя происхождением в века с латинской галочкой в центре. Я объяснял этот миф смутной потребностью всякой девушки в загадочном прошлом. Но антикварную природу гребня отрицать не мог. Тяжелый, почерневший от времени, он походил скорее на кинжал, чем на расческу. Сходство усиливала длинная, изогнутая, покрытая вязью узоров ручка — ни дать ни взять — острие ятагана.
Именно ее, предварительно глазами испросив моего согласия, ковырял сейчас ногтем Андрей:
— Кровь?
Ручка и вправду измазана чем-то бурым, что можно принять за кровь или морилку — в зависимости от склада ума.
— Вряд ли. Было бы слишком… мелодраматично.
Гребень я нашел под ванной, в марте, во Второй Месяц Без Киры, в самый разгар безумия, когда жизнь на планете Земля представлялась бессмысленной, а собственное одинокое существование — постыдным. Генеральная уборка была частью общего процесса детоксикации. Мне казалось, уничтожив следы Кириного присутствия в квартире, я каким-то образом ослаблю и ее доминирующие позиции в моем сознании. К тому времени я ходил по миру бледным овощем, потерявшим десять килограмм веса, с постоянно висящей на веке слезинкой и страдающим взглядом. Еще бы, меня бросили. Долбаный эгоист.
Я вспомнил, как Кира любила, наполнив ванну и набросав в воду всякой ароматической дряни, сидеть там часами, глядясь в маленькое зеркало и расчесывая этим гребнем волосы. С ее короткой стрижкой это походило на самоистязание.
Я сел на пол в ванной, утер пот со лба локтем — рука была в резиновой перчатке — и стал думать: выбросить гребень или оставить. Позвонить Кире мысли не было — за предыдущие недели я измотал ее звонками, поводом для которых служили забытые ею вещи. Каждый раз, начиная безразличным и холодным голосом, я уже через минуту сдувался и просил о встрече, ненавидя себя за малодушие. Я не мог смириться с мыслью, что все кончено: мне казалось, еще есть шанс вернуть ее, надо лишь хорошо объясниться. Через неделю Кира перестала брать трубку, через две, когда умный я насобачился звонить с автоматов, сменила номер.
В итоге, гребень отправился в Музей Киры, присоединившись к двум романам Кундеры в мягкой обложке, черным чешкам тридцать восьмого размера (свидетельство кратковременной вспышки безумия, когда Кира решила заняться латиноамериканскими танцами), брелоку в виде ножичка для сигар (да, она курила сигары), смятому билету на концерт «Дюран Дюран», синей резиновой шапочке для бассейна и завернутым в нее розовым очкам.
Я не собирался использовать эти вещи — никаких пьяных слез и лобызаний, никакой беготни под луной голым, в чешках и шапочке для плавания. Они просто лежали в икеевской картонной коробке, ожидая встречи с хозяйкой. Мне казалось, такая забота о брошенных ею вещах добавит мне пару очков в ее глазах, когда она вернется и поймет, тварь такая, какой я благородный. А может, я и сам был в той коробке — ненужный, покинутый.
Щелчок электрического чайника возвращает меня к реальности, к которой Андрей, в последний раз пройдясь ногтем по зубчикам гребня, возвращает его:
— Чай точно никак?
— Я не пью чай.
— У меня плохие ощущения. И от фотографии, и от гребня.
Мои тоже радостными не назвать. Уточняю:
— Она мертва? — Я давно научился произносить этот вопрос без задержки дыхания и мелодраматического снижения тона.
— Не знаю. Может быть. Я чувствую негативные потоки. Вещи заряжаются от людей, которым принадлежат, постоянно или временно и от жизненных процессов, происходящих рядом. Вокруг гребня и фотографии — сильное негативное напряжение. Я затрудняюсь с источником — это могла быть сама Кира, могли быть события с ней…
— Я?
— Могли быть вы, ведь вы владели этими вещами год и могли напитать их чем угодно. Я не могу сказать, где ваша девушка. Я не могу сказать даже, жива она или нет.
— Смысл был платить?
Я сказал это вслух?
— Я могу дать вам совет.
— Весь внимание.
— Не ищите ее.
— Не понял?
— Вам это ничего не даст. Вне зависимости от результата. Я знаю такой тип женщин. Она вас не любит. Возможно, любила — короткий миг, как игрушку или компакт-диск модной мальчуковой группы. А потом засунула в кладовку. И там вы теперь лежите, покрываясь пылью в компании сломанных игрушек, старых школьных дневников и всего остального, что пригодится вряд ли, а выбросить жалко. Она списала ваши отношения в архив, но одного не учла.
— Чего именно?
— Надоевшие компакт-диски не преследуют своих хозяев.
* Отрывок опубликован с любезного разрешения издательства «Росмэн», в котором опубликован роман «Синдром одиночества».
…Эта фотокарточка, единственная, осталась случайной закладкой в романе Рушди, который Кира мучила, мучила, да так и бросила, не дойдя до середины. На ней Кира сыграла в Мэрилин Монро (лайт, поскольку Кира худа). Прищуренные глаза, сложенные сердечком и вытянутые вперед губы, изогнутые брови, нацеленный в зрителя палец — пу-пу-пи-ду.
— Чье плечо рядом?
— Мое. Отрезал, — поясняю в ответ на приподнятые брови Андрея, собравшие кожу лба в вопросительную гармошку.
— В гневе?
— Нет, в холодном рассудке. Видите, какая линия ровная?
Андрей проводит пальцами по лицу Киры на фотографии. Надо было взять копию.
— У вас не возникало мысли, что она просто ушла?
— Возникало. Вообще-то, она на самом деле ушла. И только потом пропала, через месяц.
— Когда это случилось?
— Семь месяцев назад. В марте.
— Милиция?
— Да. Морги, больницы, приемники. Думаете, если бы я не перепробовал все… — Мешкаю с определением, стараясь не задеть его.
— … нормальные?.. Если бы вы не перепробовали все нормальные пути, вы не обратились бы за помощью ко мне. Так? Для вас — это шаг отчаяния. Ни во что такое вы не верите, ни в каких медиумов, но других возможностей нет, и где-то в глубине души допускаете — а вдруг получится? Вы это хотели сказать?
— Да.
— И вам сейчас стыдно?
— Не то слово. Ощущаю себя генералом вермахта, защищающим Берлин и одновременно выправляющим документы для бегства в Аргентину.
— Это нормальная реакция, — читает мои мысли Андрей, — Вам кажется, что, придя к магу, вы расписываетесь в собственной несостоятельности, так ведь?
Криво ухмыляюсь на «мага». Никаких тебе черных плащей и волшебных палочек — темные носки и халат с дыркой на заднице. Маскирую смех кашлем.
— Не бойтесь меня обидеть. Я сам, кого хочешь… — Он возвращает мне карточку. — Что-нибудь еще есть? К чему она прикасалась. Мне нужен другой контакт. Какая-нибудь ее вещь у вас осталась?
Конечно, осталась. Как ни вычищай свой мирок от присутствия бывшей девушки, как ни пропалывай сорняки прошлых отношений, рано или поздно — через день, месяц, пять лет — непонятно откуда выныривает запылившаяся заколка, дисконтная карта косметического магазина, абонемент на танцы — что-то ее.
- В закладки
- Вставить в блог
Livejournal
LiveInternet
Блоги@mail.ru
Open ID
