В сапогах и куртке кожаной, из-под кепки черный чуб. Быстроглазый и восторженный... Шли мы в молодежный клуб. Здесь юнсекция веселая, синеблузый марш-парад, здесь родная комсомолия, он – любимец средь ребят». Когда я прочитал эти строки из I стихотворения «Первая встреча» шахтерского поэта из Донбасса Павла Беспощадного, то вспомнил и свою первую встречу с тем юношей, о котором написаны эти звонкие строки.

Правда, моя первая встреча с Борисом Горбатовым была заочной, полвека тому назад, и произошла она через «Ячейку». Люди моего поколения – активные комсомольцы двадцатых годов – зачитывались первой комсомольской повестью. Небольшого формата книжечка легко умещалась в кармане пиджака и часто извлекалась для цитирования страниц, рисующих бурную и нелегкую деятельность комсомольской ячейки донбасского рудника. Повесть Горбатова очень точно воспроизводила эпоху, время, настроения, язык:

«Из клуба еще и еще выскакивали комсомольцы, шумели, смеялись, орали песни, и казалось, что льется большой, огненный, кипящий человеческий поток, бьющий пламенными брызгами – смехом и радостью».

Так в то время было не только в шахтерском поселке, так страстно жила комсомолия в любом уголке страны. И на селе во главе комсомольских волкомов и райкомов уже становились ребята, подобно Максиму Бондаренко, вернувшиеся в родные места в шинелях и буденовках, с тетрадями, заполненными конспектами лекций, прослушанных в совпартшколах или на краткосрочных курсах. «Шел подъемный двадцать четвертый год, когда с жадностью долго голодающих комса бросалась на учебу».

У Максима Бондаренко много помощников, честных, прямых в действиях и мыслях ребят, таких, к примеру, как Каменев. С той поры хранятся выписанные в мой комсомольский дневник строки:

«Внизу в тревожной и настороженной тишине чутко дремали домики. И только уличные фонари бодрствовали в темноте да месяц строго смотрел с неба».

«Каменев был немного поэт. Немало образов и рифм хранила его старая, затрепанная тетрадь. Ему вдруг подумалось, что комсомольцы такие же вот фонари в темноте шахтерской жизни».

Эти унаследованные от прошлого темнота и грязь, пьянство и драки загубили не одну молодую жизнь. Они загубили и Петра Бондаренко, брата Максима, поиграли судьбой Семена Алешина, а многих покалечили. Но дружная, напористая семья комсомольцев воюет за дом, в котором хочет создать молодежную коммуну. И уже создана коммуна. Налажена в ячейке работа. Уже забыты такие, как Голубкина, – люди опустошенные, прикрывающие внутреннюю гнилость революционной фразой и кожаной тужуркой. Максим, вожак шахтерской комсомолии, мечтает о Свердловке: пафос познания овладел им. Он спокойно может ехать учиться – выросли новые вожаки комсомолии Каменев, Апаренко, Гайдаш.

Немудреная по сюжету, написанная короткой, порывистой фразой – уже в первой прозаической вещи проявился свой, горбатовский, стиль письма, – «Ячейка» сразу полюбилась читателю, за короткий срок выдержала несколько изданий и сделала имя ее автора популярным.

Да, популярным! А Борису Горбатову было тогда всего двадцать лет!

«Когда «Ячейка» поступила в книжные магазины Москвы и была выставлена в витринах, я, как пьяный, ходил по Тверской, останавливался у окон магазинов и смотрел на «Ячейку», не веря глазам своим», – позднее не раз вспоминал Горбатов те счастливые дни.

Революционный пафос завладел талантом молодого писателя из Донбасса на всю его недолгую, но яркую жизнь.

Перед второй мировой и в годы войны, да и после, когда книги Бориса Горбатова стали в ряд с произведениями выдающихся советских писателей, а его популярность большого революционного художника и партийного писателя росла, для меня, дружившего с ним уже много лет, он все еще оставался Максимом Бондаренко, таким же порывистым, целеустремленным, преданным идее. Я да и многие друзья не раз спрашивали Бориса:

– Почему не переиздаешь «Ячейку»?

Отвечал уклончиво:

– Первый опыт в прозе. Я ведь начал со стихов. А тут проза, многое написано еще неопытной рукой.

– Но в «Ячейке» живет эпоха. О том времени ничего не известно нынешним комсомольцам.

– Как-нибудь... Доживу до семидесяти, буду издавать собрание сочинений, вот тогда...

Но Борис не дожил и до пятидесяти.

Составители посмертного пятитомного собрания сочинений, вышедшего в 1955 – 1956 годах, тоже почему-то не включили «Ячейку» в это наиболее полное собрание произведений Бориса Горбатова.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.