Огненное сердце

... Дзержинский не выдержал и ушел с заседания. Всю ночь он не спал, писал письма и рвал их. Наконец, он послал в ЦК письмо, что не может заседать с изменниками. Теперь всем видно, что это изменники, контрреволюционная сволочь, но тогда в широких массах партии по-настоящему их не знали... А Дзержинский своим революционным чутьем учуял, что это не простые разногласия, что это не просто оппозиция внутри партии, не уклон от генеральной линии нашей партии, а что это классовые враги с другой стороны баррикады... Тов. Дзержинский с его гениальным чутьем чекиста ясно видел этих кронштадтцев еще 10 лет назад...».

Подлые изменники не сложили своего отравленного оружия и после того, как их разоблачил Феликс. Они пытаются плести сеть интриг, разрушая единство партии.

Они не впервые выступают против партии. Дзержинский помнил, как эти предатели в октябре 1917 года мешали партии организовать восстание против капиталистов. Он помнил, как, опасаясь за собственную шкуру, они изменили партии и выдали капиталистам тайну подготовки этого восстания и как Ленин требовал изгнания их из партии.

Когда восстание увенчалось успехом, Зиновьев и Каменев пришли к партии с повинной. И их оставили в партии, надеясь, что они, искренно раскаявшись, загладят честной работой свое преступление.

Но вот сейчас вместе с закоренелым врагом ленинской партии Троцким они возобновляют свою подрывную работу, мешают строить новую жизнь...

С всею страстью благородного большевистского сердца обрушивает Дзержинский свой гнев на головы предателей.

И вот наступает роковой день - 20 июля 1926 года.

В этот день Каменев на Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) делает доклад как нарком внутренней торговли. Дзержинский знает, что этот человек будет опять выступать против руководства партии, будет кричать о трудностях, будет говорить о том, что кулак и частный торговец задушат социализм.

Феликс болен. Бледный, осунувшийся, с мешками под глазами, он приходит все же на работу. Он не спал всю ночь, готовясь к тому, чтобы разгромить на Пленуме этого труса.

Еще и еще раз он подсчитывает цифры, проверяет статистические выкладки.

Взволнованный, разгоряченный, входит он в зал, где заседают ЦК и ЦКК ВКП(б). С нескрываемым негодованием он смотрит на трибуну, с которой говорит Каменев. Какой бессвязный лепет! Какая экономическая неграмотность! Какие подлые, демагогические увертки!... Дзержинскому ясно, что Троцкий, Каменев, Пятаков пытаются развалить единство партии, сбить ее с генеральной линии, повернуть страну на рельсы капиталистического развития...

И вот, вытянувшись как струна, Феликс выходит на трибуну. На его щеках играет лихорадочный румянец. Чувствуется, что этот человек с большим трудом сдерживает свой гнев.

- Товарищи... - говорит он, и голос его, звенящий страстью, вдруг падает до шепота, - я должен сказать, что в докладе Каменева и в дополнении к этому докладу Пятакова я поражен в величайшей степени тем обстоятельством, что один из них, будучи наркомторгом, а другой заместителем председателя Высшего совета народного хозяйства, проявили полное незнание и незнакомство с теми вопросами, о которых они здесь трактовали...

Ему трудно говорить. Сегодня ночью был новый припадок грудной жабы, и сейчас ему опять не хватает воздуха. Но он нечеловеческим усилием превозмогает тягостную, сосущую боль в сердце и продолжает речь.

Нет, это не речь - это крик ума и сердца, крик воли и страсти. Этой страстью звенят убийственные цифры и факты, которыми он уличает трусливого оратора в безделье, в невежестве, в неуменье работать.

Блеснув стеклышками пенсне, из-за стола вынырнула испуганная фигурка, - Каменев хочет заслониться репликой:

- Вы четыре года нарком, а я только несколько месяцев...

Жалкая попытка! Реплика сбита молниеносным контрударом:

- А вы будете 44 года, и никуда негодны (смех), потому что вы занимаетесь политиканством, а не работой. А вы знаете отлично, моя сила заключается в чем? Я не щажу себя никогда. И поэтому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите. Я никогда не кривлю своей душой; если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них...

Громкие аплодисменты прокатываются по залу и вдруг стихают. Весь зал охвачен чувством тревоги: что с Дзержинским? Он хватается рукой за сердце, точно хочет вырвать ноющую боль. Капли пота ползут по лбу...