— А что ты хочешь?
— Мебель хорошую. Настеньке в комнату — детский набор из светлого дерева, а в нашу — югославскую или финскую стенку, журнальный столик, диван и два кресла. Знаешь, из серого велюра. Или из сиреневого. Очень красиво...
Он давно мечтал о хорошей японской фотокамере. Не раз держал в руках, заходя в комиссионный, разглядывал, щелкал. Как профессионал, толк в этом знал. Но, повертев, повздыхав, уходил расстроенный: цена была для него немыслимой...
— Почему ты не ужинаешь? — спросила Катя, сдирая с ногтя пленочку отставшего лака. Она видела, что муж как бы отсутствовал, отгородился от нее своими затаенными мыслями.
— Не хочется... Чаю попил...
— Олег, я знаю, что с тобой творится! Уж я-то вижу! Очень прошу тебя, оставь это, выбрось из головы! Забудь!
— Нет, я решил и сделаю!
— Подумай о дочери.
— Я о ней и думаю. О ее будущем... В конце концов тут и мой. личный интерес. И хватит!
— Что это даст? Наследство получишь? — усмехнулась Катя.
— Да, наследство!
— Кончится все бедой.
— Оставь меня в покое...
Она знала — его не переломать, упрям.
— Сними сорочку, воротник уже грязный.
— Ничего, еще один день поношу.
Она посмотрела на его сильные покатые плечи, мышцы уже чуть заплыли сальцем, огрузнел, а ему всего тридцать один год.
Старое дело, которое пришлось вытащить из архива, состояло из двух томов.
Михаил Михайлович Щерба знал его почти наизусть, уже дважды занимался в разное время по просьбе парткомиссии обкома и административного отдела. И вот сейчас — в третий раз по очередной жалобе.
Полистав первый том, он остановился на допросе некоего Вороновича и стал читать.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.