Пограничники поднимаются на палубу и вполголоса обмениваются впечатлениями. Тускло мерцают береговые огни. На Генуэзской сейчас шумно и весело. Матросы ждут разрешения сойти на берег, где есть водка и женщины. Становится сыро, как всегда на море ночью. Мне кажется подозрительной тишина, воцарившаяся на пароходе, мне кажется, что в кошачьей походке матросов есть какая - то скрытая угроза, а я снова один на палубе и широкий провал отделяет меня от берега, в этом провале плещет невидимое море. Проклятые нервы!...

А тишина становится томительной и мучающей. Так тихо, что слышны голоса с бульвара и становится легче, когда там начинает играть духовой оркестр бравурный марш.

Ну, чего они копаются?

Пойти бы к огням кабачков, сесть за столик, над которым неясно светит лампочка, прикрытая уютным абажуром, смотреть на вереницы прохожих...

- Есть!

Это голос Быстрова. Я вздрагиваю и крепко впиваюсь руками в поручни.

Сразу на пароходе становится шумно. Я слышу скрипучий, неприятный голос капитана, коверкающего русские слова, вздрагивающий, не обыкновенно тонкий голос Быстрова, еще голоса. Быстров выходит на палубу, пограничники выносят металлические ящики. Капитан стоит, покусывая губы, опустив голову, крепко упершись расставленными ногами, точно собираясь боднуть кого - нибудь.

На берегу Быстров объясняет мне:

- Запрятал в баке с пресной водой. Понимаешь? Сволочи! Додумались!

- А ты - то как догадался?

Он смеется, и глаза его блестят.

Пограничники с Быстровым уходят.

Я выхожу на бульвар и только здесь замечаю, что у меня дрожат ноги, сердцебиение и кружится голова, точно я перенес какое - то сильное потрясение. Мне смешно и совестно.

Я опускаюсь на ближайшую скамейку, слушаю бодрые медные звуки оркестра и с наслаждением смотрю на стройную молоденькую девушку, которая проходит под руку с молодым человеком в белом костюме.

И кажется мне ночь пьяной и терпкой, как молодое вино, и голова кружится сладко, и хочется чего - то от этой пьяной крымской ночи...

Есть дивное очарование в крымских ночах. Много прелести в ярких, солнечных днях, туманные дали, подернутые жаркой дымкой, разомлевшие от зноя деревья и скалы колеблются в горячих - воздушных струях. Есть большое очарование в игре красок неба и моря, в палящем солнце, в черных тенях; по ночам я никогда не уставал смотреть в беспредельность. Ночами исчезали горизонты, казалось мне, что вижу я то, что обычно закрыто для человеческого глаза. В густой темноте фантазия рисовала мне картины, которые никогда наяву не появятся перед моими глазами. В ночах есть то очарование, о котором я никогда не устану писать, которое я никогда не забуду. Никогда не забыть мне волшебной ночи в Самарканде на Ригистане, окутанном лунной голубой пылью. Живое сверкание голубых минаретов, унизанных затейливыми арабесками... Дикий вопль дервиша, нарушающий каменное молчание громадных мечетей. А ночь на вершинах Афросиаба, рядом с красавцем - мавзолеем Шах - Зинда? С одной стороны спокойное мусульманское кладбище, с другой - широкая панорама городских огней. В чайхане Кадыр - Асама ждет меня певец, который будет мне петь старые узбекские легенды под рокот дутара...

Ах, восточные ночи! В них таинственное волнение, в них непостижимое величие, в них красот спокойствие старого, седого Востока... Плывет ночь над Феодосией... Ночная прохлада заставляет меня зябко поводить плечами. Стихла музыка и парочки ушли. В домах отдыха легли спать. Изредка пройдет запоздавший путник, покосится на меня и пойдет своей дорогой. Надо пойти проведать татарин. По бульвару бредет подвыпивший моряк. Я подхожу к нему.

- Ты знаешь Грека?

- Какого?

- На Армянской. - Понятно знаю, а что?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.