Мои юношеские футбольные впечатления относятся к началу 30-х годов, а самые яркие – к годам послевоенным, потому что, вернувшись еще молодыми с фронта, мы радовались футбольным баталиям как примете мирного времени. Никогда не забуду, как ходил на стадион с сыновьями. Сейчас они взрослые, один стал летчиком, другой, – инженером-строителем, но до сих пор мы часто толкуем о футбольных проблемах. А на стадион уже не выбираюсь, смотрю телевизор с внуками. И. порой очень расстраиваюсь из-за качества телерепортажа, порой даже не из-за того, что говорят об игре, а из-за малограмотных оборотов, плохого языка. Переживаю, когда дети слышат такое, и рассказываю им о прекрасном комментаторе Вадиме Синявском. Однажды услышал сын и говорит: «Что ты, отец, придираешься? Это у тебя просто ностальгия по юности». Я же уверен, что радиожурналиста, способного сравниться с Синявским, сейчас нет. Обидно, что не успел он себя проявить во всем блеске и а телерепортаже. Хотелось бы узнать мнение авторитетного человека, хорошо знавшего Вадима Синявского.

А. Е. Кузнецов,

ветеран войны и труда. Ленинград.

Это письмо читателя мы направили известному советскому драматургу Л. Г. Зорину и получили ответ, прочитать который, уверены, будет интересно не только тов. Кузнецову.

Популярность Синявского была фантастической. Имя его было у всех на устах, стало почти нарицательным. Такая популярность, помимо индивидуальных качеств, обусловливается еще и мерой совпадения личности со временем, в котором ей, личности, выпадает на долю действовать. В этом смысле голос Синявского прозвучал удивительно своевременно, именно тогда, когда потребность услышать его была особенно острой.

Четыре года шла жестокая беспощадная война. Четыре года люди воевали, трудились без отдыха, голодали, мерзли и жили от сводки до сводки. Они собирались у репродукторов, и голос Левитана, голос войны, говорил им сначала об отступлении, об осадах, обороне и, наконец, о великом переломе. Но даже и весть о разгроме врага неизбежно связывалась с мыслью о потерях, которыми она была оплачена. В перечислении освобожденных городов, отличившихся частей, имен полководцев звучала не только музыка победы, за ним угадывались те, павшие, – молодые, отважные, кому вовек не праздновать торжества.

И вот война окончилась, а люди вновь собирались у радиорупоров и, замирая от волнения, слушали четкий, неизменно свежий, точно умытый, утренний голос. И этот голос, голос Синявского, голос мира, рассказывал о совсем иных битвах на совсем иных полях, рассказывал зажигательно, вдохновенно, пылко, делая решительно всех соучастниками происходивших событий.

Да, в нашем увлечении футболом была не только дань прекрасной игре, была еще подспудная, не всегда осознанная тема, – возвращение к миру, возвращение в мир, в солнечный довоенный мир, где был зеленый овал стадиона, многоцветье, молодость, безоблачное небо, где звучали ставшие родными имена – Старостины, Федотов, Бесков.

Вадим Синявский, как щедрый волшебник, вновь дарил нам этот, казалось, навеки ушедший мир, и мы были ему благодарны за это. А еще мы были ему благодарны за то, что он был настоящим мастером своего дела, умным, тонким, высокоинтеллигентным, и оттого вызывавшим уважение к тому, о чем он рассказывал. Он умел рисовать картины так живо и так зримо, что в ту далекую бестелевизорную эпоху мы словно присутствовали на трибунах.

Была у него замечательная особенность, которая доступна только виртуозу журналистики, – редкая доверительность интонации. Обращаясь к многомиллионной массе, он обращался одновременно к каждому в отдельности. Мы не чувствовали в нем оратора, он неизменно был собеседником.

И как он умел зажигать! И какими благородными средствами этого добивался! Не бранил противников, не возмущался судьями, не впадал в неумеренные восторги, не вопил «го-о-ол!» с экспрессией, которая, верно, не снилась даже матросу с корабля Колумба, когда, завидев после многомесячного плавания береговую полосу, тот вскрикнул: «Земля!» Нет, Синявский всегда оставался мудрым, чувствующим меру, не забывавшим, что речь идет не о «последнем решительном», а об игре, созданной, чтобы приносить людям радость.

В последний раз я видел его в гостях у московских динамовцев перед началом сезона. Он сидел в окружении футболистов той команды, которую так преданно любил долгие годы и любовь к которой должен был по обязанности комментатора тщательно скрывать. На душе у него было хорошо, покойно, видно было, что он находится среди родных людей.

Он был оживлен, весел, чуть стариковски многоречив. И то и дело возвращался к поздней осени сорок пятого года, к незабываемым дням, когда «Динамо» отправилось в Англию, встретилось с родоначальниками футбола и, победоносно завершив поездку, вернулось на Родину.

Ласково поглядывая на Бескова, он вспоминал, «как волновался Костенька, будет ли Лерочка на аэродроме...». И Бесков тоже улыбался и согласно кивал, – верно, верно, как летит время, вот уж серебряную свадьбу недавно отпраздновал, а так свежа в памяти та золотая пора.

Есть люди, которые в течение долгих лет, независимо от того, знал ты их или нет, сопровождали тебя по жизни. Вадим Синявский был из таких людей.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.