Картина Б. В. Иогансона «Допрос коммунистов» впервые была показана на выставке «15 лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии», а потом путешествовала по стране (Ленинград, Киев, Харьков). С тех пор картина побывала во многих городах нашей страны, экспонировалась на международной выставке в Париже «Искусство и техника в современной жизни», где была удостоена Гран-При; ее видели посетители советских выставок в Англии, Нью-Йорке и Мехико, в Болонье и Турине — на международном смотре европейского искусства в период борьбы против фашизма и нацизма в 1922 — 1945 годы. Постоянное местонахождение картины — экспозиционные залы Государственной Третьяковской галереи.

Когда Борис Владимирович Иогансон закончил свое полотно «Допрос коммунистов», меньше месяца отделяло художника от его сорокалетия. Он был в расцвете творческих сил, полный энергии, жизнелюбивый, талантливый мастер.

Тема, поднятая Б. В. Иогансоном в его картине — тема победоносной революционной борьбы рабочего класса, тема героизма коммунистов, — была рождена временем. Она звучала в произведениях поэтов, драматургов, композиторов, писателей, художников.

«Допрос коммунистов» — это трагедия, и, если точнее определить эмоциональную окраску происходящего, это «оптимистическая трагедия». Художник обратился к событиям гражданской войны. Он изобразил момент допроса: стоящих плечом к плечу мужчину и женщину — большевиков, сильных духом, мужественных людей, и их идейных противников — белогвардейцев, среди ночи ведущих допрос. Борис Владимирович Иогансон часто писал, что первым качеством художественного произведения должна быть ясность его композиции: «Она должна быть построена и выполнена таким образом, чтобы сразу, без названия, без комментариев доходила идея художника».

И, глядя на картину «Допрос коммунистов», зритель не только сразу схватывает главную ситуацию — столкновение двух миров, но также ощущает победную силу коммунистов — в их непокоренности, в их спокойствии видит неодолимую поступь истории и историческую обреченность их врагов.

Художник добился того состояния, которого он искал:

«...коммунисты, хотя и стоят связанными, стали наступать на белогвардейцев, загнали их в угол».

И действительно, картина построена так, что из глубины ее пространства словно наступают две величественные фигуры коммунистов, увиденные художником снизу. Обе фигуры окружены пустым пространством, словно драматической паузой, полной глубокого напряжения чувств и трагизма. Позы коммунистов естественны и полны достоинства, они собранны, ни одного суетливого движения, ни одного обыденного жеста. Силуэты их фигур красивы и ясны, они читаются целиком. А внизу, у края картины, у ног коммунистов, словно выталкиваемые какой-то силой, сбились в плотную кучу три белогвардейца. Ритм этой группы изломан, жесты, движения их суетливы, рождены злобой, бесчеловечностью, их фигуры слились в одну хаотическую массу, где трудно вычленить каждого в отдельности. Художник усиливает это впечатление, сажая грузного, апоплексического сложения жандарма-полковника на кресло с гнутыми, как бы расползающимися ножками, украшенное игривой позолоченной резьбой. Дорогой ковер, устилающий пол, и нарядная скатерть на столе кажутся нелепыми, кощунственными, бессмысленными здесь, где совершается драма, где идет речь о жизни и смерти людей.

Драматическая напряженность изображенного момента пронизывает и все колористическое решение полотна. Оно строится на остром столкновении теплых и холодных тонов. Горячая гамма теплых тонов, словно заливающих все помещение, — от густого красного ковра через различные оттенки коричневого до золотистого в одежде коммунистов — противоборствует с резкими, открытыми, холодными тонами: синими, фиолетовыми в одежде белогвардейцев, с глухой тревожной синевой сумрачного окна.

Своей остроты этот контраст достигает в открытом противопоставлении пронзительно звучащих чистых цветов — красного платочка на груди коммунистки и едкой голубизны мундира жандарма. Этот контраст, подчиняющий все цветовое богатство живописи полотна, звучит, развивается, как столкновение двух музыкальных тем, как сложный музыкальный контрапункт. Он усиливается энергичной светотенью, противоборством теней и света, отчетливостью формы на свету и ее размытостью, неясностью в густых тенях. Добавьте к этому контраст широкого, словно рвущегося мазка, каким написаны фигуры коммунистов, и суховатой гладкой выписанности в фигурах белых — и станет ясно, что драма пронизала не только сюжетную ситуацию, столкновение характеров, ярко выражающих социальные типы, но вошла в художественную ткань произведения, пронизала ее: и композицию, и колорит, и свето-теневую моделировку...

Полотно Б. В. Иогансона возникает перед нами в своей органической целостности, в естественности взаимосвязей отдельных его частей, деталей, оно так убедительно естественно, что даже трудно поверить, какая долгая, мучительная череда поисков предшествовала его рождению.

А рождалось оно действительно трудно и долго. Первый эскиз «Допроса коммунистов» датирован тем же 1933 годом, то есть годом, когда картина была завершена. Но это был уже последний этап работы над произведением. А когда он начался? Его можно отнести и к годам гражданской войны, когда художника бросало из края в край нашей страны, когда он побывал и в белом тылу, и служил в Красной Армии, и проехал в теплушке сквозь разруху и голод. Он уже имел за плечами Московское училище живописи, зодчества и ваяния, которое окончил в 1918 году, и участие в первых художественных выставках.

Б. В. Иогансон говорит: «Мы, художники, профессионально являемся непрерывными наблюдателями... Наблюдения наши происходят беспрерывно: в вагоне, на улице, во время дружеской беседы — словом, везде, где угодно, образуется, так сказать, реалистический багаж нашей памяти, служащий иногда исходным пунктом и импульсом для начала творческой работы». Но, кроме жизненных впечатлений, обогащает и развивает личность художника многое другое. Б. В. Иогансон — страстный почитатель и тонкий знаток театра, литературы, кино, музыки. Прослеживается цепочка разных явлений жизни и искусства, которые привели к рождению замысла картины «Допрос коммунистов».

Художника давно преследовала, как он говорит, «идея сопоставления классов, желание выразить в живописи непримиримые классовые противоречия».

Где-то в начале 20-х годов Б. В. Иогансон увидел в какой-то пьесе сцену допроса офицером девушки в полушубке. Видно, эта сцена затронула творческое воображение, но потом забылась. Несколько лет спустя в Музее Красной Армии его ошеломил, как он сам писал, разительный контраст лиц, увиденных на фотографиях: «благородные, красивые, мужественные люди» — красноармейцы и «отребье рода человеческого» — белогвардейцы-анненковцы. Отчетливо возникла идея противопоставления, но сюжет был еще неясен.

Очевидно, в русле этих поисков и шла работа в период между 1928 — 1932 годами над небольшими станковыми полотнами («Обыск профсоюзов» — 1929, «Расстрел революционеров» — 1932, «Расклейка прокламаций на Западе» — 1930, «Партизаны» — 1930 и др.), в которых в той или иной ситуации возникало драматическое столкновение представителей двух миров, героический образ борцов и сатирически заостренный — защитников старого мира: жандарма, офицеров. Иогансон пробовал изобразить сцену боя, ожесточенную схватку, но отказался от нее. И тогда память вызвала из прошлого сцену допроса, и творческое воображение начало работать.

Возник первый эскиз. Пусть сам художник расскажет об этом: «Сначала я представил, что мой положительный герой — девушка, она ассоциировалась с давно прошедшими воспоминаниями о пьесе. Потом возник образ юноши — он больше подходит к моей идее мужества и стойкости класса пролетариев.

Юношу допрашивают белогвардейцы. Где они могут находиться? Скажем, в Сибири. Дальше мысленно уточняю обстановку: ясно, что генералы и офицеры занимали лучшее помещение в городе или предместье. Чье помещение может быть лучшим? Какого-то фабриканта, возможно, мукомола. Явственно представил всю обстановку: полы крашеные, на них дорожки лежат, в углу иконы, портрет Колчака. День морозный, окна заиндевели».

Таким и был первый эскиз: многолюдный, забитый вещами, насыщенный множеством деталей, — талантливым, метким, но, как позднее с убийственным сарказмом писал о нем сам Иогансон: «Получается что-то веселенькое: замороженное окошко, солнышко через него светит, зайчики бегают... Нет драмы». Мучительная неудовлетворенность заставляет художника в корне изменить всю концепцию первоначального эскиза.

И действительно, на следующем эскизе исчезли многословие деталей, суета и многословие жестов, движений. Но, пожалуй, самое принципиальное изменение состояло в том, что действие было перенесено в обстановку ночи. Это сразу же наполнило картину драматизмом, сосредоточило внимание на главных фигурах, хотя и не найдены еще были соотношения между группами коммунистов и белых; и в позе офицера, сидящего на переднем плане, закинув нога за ногу, осталось еще немало от гротесковой характерности.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.