Неоконченный рейс

— Это каким же мохом? — насторожился Усик.

— Обыкновенным, мелкособственническим, — отрезал Василий. — Дома под шифером наживаете, заборчики городите, в шантельках с кумовьями чаи распиваете. Шуршите, как тараканы в запечье, и не видите, какая жизнь вокруг идет... Газету откроешь, голова кружится, героическая мечта от земли приподнимает. Гидростанции люди строят, на полюс летают, в тропиках плавают... Нет, уж я-то не буду всю жизнь в здешней канаве барахтаться.

— Укоротил бы язык, — остановил матроса Леонид Иванович. — Ври, да меру знай. Самое лучшее на земле то место, где каждый человеком сделался.

После обеда Усик снова встал за руль и принялся понукать старательного «Жереха», деловито постукивающего мотором.

Василий Бабичев, пристроившись возле рубки, побрился электробритвой, выдавил на подбородке угорь и прижег покрасневшее место одеколоном.

Вечером Усик снова показал характер. Он высмотрел под бухтой троса дрочевую пилу, красную от ржавчины, и устроил Василию разнос.

— Из-за паршивой железяки вы, Леонид Иванович, готовы человека со свету сжить, — в сердцах сказал Бабичев, оттирая ржавчину тряпкой, смоченной в керосине. — Шваркнуть ее за борт, и все дело. Из-за чепуховины грызете людей, как настоящий куркуль.

Капитан побагровел пятнами.

— Куркуль, говоришь? — Он переступил с ноги на ногу грузными кирзачами. — Я, Бабичев, труд человеческий уважаю, а ты на него плюешь... Люди этот напильник сделали, а ты за борт швырнуть хочешь. В следующий раз такое замечу, из зарплаты вычту.

— Это по какому праву вы на мою зарплату нацелились? — вскинулся Василий. — Думаете, я законов не знаю? Нет, зарплату мне до единого рублика выложат. При социализме живем, не где-нибудь...

Вечером, когда, расстелив брезент, мы улеглись спать на полубаке, Василий вспомнил стычку с капитаном.

— Завтра часов в пять поднимет, — сказал он, поудобнее устраиваясь на жесткой брезентовой постели. — Закон установил семичасовой рабочий день, а тут вкалываешь от темна и до темна, как проклятый, и никакой благодарности. Да еще грозят из зарплаты вычесть. В печати пишут, что человек социалистического общества должен развиваться всесторонне, а я целый месяц ни в кино, ни на танцах не бывал.

— Но ведь полагаются отгулы за переработку?

— Конечно, полагаются. Только разве их у нашего кэпа получишь. Сам ни гам и вам не дам. Копит товарищ Усик всю переработку для буренки.

— Для какой буренки?

— Для обыкновенной, с хвостом и рогами, — усмехнулся Бабичев, — Соберет все отгулы к покосу и ишачит по ильменям. У него же хозяйство, как у помещика. Одних гусей штук тридцать. Забор вокруг дома выше головы, и ни одной щелочки. Свиней держит.

Загибая пальцы, Бабичев стал перечислять мне хозяйство капитана баркаса.

— А у тебя есть что-нибудь? — спросил я.

— Надумала мамаша осенью козу покупать, — ответил Василий и рассмеялся. — Я так шуганул, что и думка вылетела. Мы, говорю, в данный момент в коммунизм шагаем. Что же, говорю, туда ты козу на веревке потащишь? Обидно, видишь ли, ей, что у соседей хозяйство, а у нас только кошка по двору гуляет. Неловко ей в советском магазине молоко покупать, бабы над ней смеются... Отсталая психология. Нет, у меня на этот счет ясность полная, я свой курс на десять лет вперед вижу. Мне права гарантированы, и отгулы я у кэпа вырву, пусть хоть товарищ Усик собственный локоть достанет.

Я подумал, что баркас в рыбном хозяйстве единственный. Если в путину начать культурно развиваться, то несознательная рыба скатится себе в море, и хозяйство останется без производителей.