Насчет того, что разносолов на баркасе не держат, капитан оказался не совсем точен. «Жерех» вдруг круто повернул к берегу, где у камышей жалась одинокая бударка. На бударке замахали веслами и двинулись нам навстречу.

— Василий, прими чалку! — скомандовал Усик.

После этого мы пошли обратным курсом. Километра через три, против дебаркадера рыбной приемки, была принята плата за подтаску бударки. На палубу шлепнулся увесистый язь, а за ним «незаконник», недомерок-осетр, которого полагалось выпускать обратно в реку.

— Заработали обед, — подмигнул мне Бабичев, деловито осматривая рыбу. — Подходящая, а то позавчера один паразит тухлятину подкинул... Сейчас я, Виктор Петрович, уху соображу. Нашу двойную, рыбацкую.

В объемистом чугунке сначала был отварен язь, затем туда кинули пригоршню картошки, лавровый лист, щепоть перцу и свалили розоватую горку осетрины, нарезанной кубиками.

К ухе я поставил прихваченную в рейс бутылку коньяку, и холодок равнодушия между командой и пассажиром дал трещину.

Мы расположились на полубаке под парусиновым, хлюпающим на ветру тентом. Хлеб был нарезан увесистыми ломтями, соль подана в консервной банке, крупная, сизо отливающая крупитчатым блеском. На выскобленной доске покорно лежал язь, уставив белые, как фарфоровые шарики, глаза.

Уха была отменной, благоухающей на весь бак ароматом свежей рыбы, терпкого дымка и вольного речного воздуха. Чуть подернутая янтарными блестками, она обжигала рот и мягкой тяжестью укладывалась в желудке. Стопка коньяку прошла, как глоток газированной воды.

Нерасчетливо выхлебав до дна объемистую алюминиевую миску, я уже с робостью поглядывал на распластанного язя.

После обеда капитан Усик принялся пытать меня осторожными расспросами, сопровождая каждый из них оговоркой, что мы, мол, на баркасе люди простые и, может, кое-чего недопонимаем. Он спрашивал меня о снижении налога с колхозов, большое ли вышло облегчение, о парагвайском диктаторе Стреснере, об арабских беженцах и о лазерных лучах.

Больше всего мне хотелось растянуться на полубаке, глазеть на берега и слушать, как журчит вдоль бортов волжская вода. Тем более что о парагвайском диктаторе я знал едва ли больше, чем о жизни на Марсе, и о налоге с колхозов имел весьма туманное представление.

Я выкручивался, как мог. Усик, покалывая меня маленькими глазками, выслушивал ответы. Иногда молчал и, оттопырив нижнюю губу, неопределенно скреб за ухом.

Иногда соглашался:

— Вот это правильно. И у нас так люди говорят.

Василий доедал отварного язя. Выбрав кусок, он выщипывал плавники и сочно обкусывал мякоть. С ребрами не возился: откладывал кусок и брал следующий. Из рыбьей головы он с причмокиванием высосал мозг.

— Вкуснота, кто понимает! — сказал он сытым голосом, аккуратно, палец за пальцем вытер руки и принялся ругать браконьеров, которые не дают рыбе подрасти и ради лишнего пятака готовы собственными штанами вычерпать живность до последнего малька.

— Под корень рыбу изведут, — убежденно закончил он.

— Тебе-то какая печаль? — перебил его капитан. — Ты в Антарктику нацелился, ближе тебе занятия не сыскалось.

— Гляди, Василий, поморозишь там мягкое место, — засмеялся механик.

— Подковырочками опять занимаетесь, — обидчиво огрызнулся Бабичев. — Вам страшно с места стронуться, а я мохом не оброс.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.