— Не вернулись они... Ушли на новое задание и не вернулись на базу. Мой родной дядя на этой лодке плавал, главстаршина Бабичев Иван Савельевич... Чуете?
Я ничего не почуял, и это, видать, отразилось на моей физиономии. Василий досадливо шевельнул бровями и разъяснил:
— А то, что я на своего дядьку похож... Хотите знать, так я в него вылитый.
Он развернул выпуклые плечи и откинул голову. Наверное, чтобы я мог высмотреть в нем сходство с неведомым мне главстаршиной, погибшим в далеком Баренцевом море лет за пять до того, как нынешний матрос баркаса «Жерех» Василий Бабичев впервые пискнул в роддоме.
Я оглядел моего нового знакомого. Скуластое, с коротким носом лицо, обметанное крапинками веснушек, широкие, еще по-мальчишески пухлые губы и крупный костистый подбородок.
Я увидел ожидающий, требовательный блеск серых, близко посаженных глаз. Увидел ту особую ладность в одежде, которая, по моему убеждению, присуща только морякам.
Капитан баркаса ходил в расшлепанных грязных кирзачах, механик носил парусиновые, непонятного цвета шлепанцы, а у Василия Бабичева были начищенные до лакового блеска ботинки.
На палубе баркаса, выбитой подковами рыбацких сапог, замусоренной скорлупками чешуи, испятнанной мазутом и подтеками битума, выдавленного солнцем из пазов, эти ботинки поразили меня. Я невольно подобрал ноги, чтобы мои кожимитовые, ободранные на носах вездеходы оказались подальше.
Василий понятливо ухмыльнулся краешком губ и добавил:
— У подводников порядки особенные... И корабль, и оружие, и роба — чтобы все как стеклышко. Капитан Гаджиев строго насчет этого требовал.
Я ощутил себя законченным неряхой.
— Вот в то время жили люди! — мечтательно сказал Василий. — Бой, канонада, геройство! А теперь... Посудины со снулыми судаками волочим, чтоб они провалились. С начала сезона тридцать восьмой рейс. До осени сотни две отшлепаем, а с будущего года все сначала... Мать у меня прибаливает, а то бы я давно с этого корыта смотался.
— Куда же? — полюбопытствовал я.
— В Антарктику думаю, на китобойный, — солидно ответил Василий, затянулся сигаретой и сплюнул в воду. — В крайнем случае на Тихий завербуюсь. Я еще докажу, почем стоит Василий Бабичев.
Он многозначительно посмотрел на капитанскую рубку, где Леонид Иванович Усик крутил штурвал, делал отмашки встречным судам и подавал команды в машинное отделение.
— Василий, проверь буксир! — приказал капитан. Матрос выщелкнул за борт окурок и прошел на корму.
— Порядок, — доложил он капитану и, возвратившись на палубу, вынул из кармана бархотку и смахнул с ботинок невидимую пыль.
— Ты бы еще маникюром занялся! — раздался голос из капитанской рубки. — На вахте стоишь, за делом надо глядеть. Кранцы перебери!
Василий натужил на скулах желваки.
— Послал бог кэпа на мою голову. Сам зачуханный, на неделе раз бреется и хочет, чтобы другие в коросте ходили. Нудит и нудит каждую минуточку. То ему не так, то ему не этак. «Кранцы перебери!» Разве это работа. Мне такое дело дай, чтобы на сто километров звенело, я там без остатка душу положу...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.