Верхом на лошади ехали двое и во всю силу молодых глоток пели, а точнее, орали какую-то веселую чепуху. Правил лошадью Бенвенуто, сын флорентийского музыканта и архитектора маэстро Джованни Челлини. Маэстро принуждал сына, обладавшего талантом игры на флейте, стать музыкантом, но Бенвенуто хотел быть ваятелем и в девятнадцать лет бежал из Флоренции.

Сзади Бенвенуто сидел резчик по дереву Тассо, тоже жаждавший перемен. Впоследствии он прославился как архитектор, построивший знаменитый Новый рынок во Флоренции.

Молодые люди ехали в Рим, завязав на спине рабочие фартуки. По этим фартукам всякий мог догадаться – едут вольные работники, готовые своим трудом и талантами стяжать себе славу.

Бенвенуто прятал на груди сделанную им серебряную пряжку для пояса. В Риме он показал ее золотых дел мастерам. Тем ничего не стоило отличить сову от воробья, и будущее Челлини было обеспечено. Кардиналы, знатные римляне наперебой заказывали ему чаши и ларцы, браслеты и перстни. Работал Челлини споро и в короткое время обрел известность своим мастерством. Деньги не копил. Большую часть заработка отсылал отцу, помогал сестрам. Главным для него было желание сравняться искусством с самыми большими художниками-ювелирами. Поэтому Бенвенуто много рисовал с античных скульптур, копировал рисунки Рафаэля, Микеланджело, Леонардо. Он покупал у крестьян античные монеты, медали, кулоны, перстни, найденные при окапывании виноградников. Бенвенуто раз и навсегда взял за правило – сначала рисовал будущую вещь, затем лепил восковую модель и только после этого приступал к работе в материале.

Молодой Челлини познакомился с известными художниками. Друзья свели его со скульптором Пьеро Тарриджани. Тарриджани приехал погостить из Англии. Он хотел набрать даровитых юношей себе в помощники, чтобы лучше справляться с заказами короля. Челлини чуть было не уехал с ним, но помешал случай. Рассматривая как-то прекрасно исполненный рисунок с картона Микеланджело «Битва при Кашине», Тарриджани рассказал, что еще мальчишкой он учился рисовать вместе с Микеланджело, у которого тогда была привычка издеваться над всеми, кто рисовал. Тарриджани однажды не выдержал насмешек Буонарроти и сильно хватил его кулаком по носу – нос превратился вроде как в трубочку с взбитыми сливками, и с этой метиной Буонарроти остался на всю жизнь. Рассказ Тарриджани породил у Челлини такую ненависть к нему, что ни о какой Англии и речи быть не могло.

Микеланджело для Челлини всю жизнь был самым большим авторитетом. Его он называл не иначе как «божественный Буонарроти». Когда, бывало, Микеланджело заходил в мастерскую Челлини, чтобы посмотреть новые работы, то Бенвенуто чувствовал себя именинником. А уж если великий скульптор порой хвалил что-то, Челлини, подстегнутый похвалой, мог работать сутками, без сна и отдыха.

Шло время. Челлини работал и учился то во Флоренции и Риме, то в Пизе и Сиене и снова в Риме. Давно известно, что большой талант разносторонен и многокрасочен, как букет цветов. У Челлини были выдающиеся музыкальные способности. Услышав как-то его игру на корнете, придворный музыкант папы Климента VII пригласил Челлини сыграть на празднике. И вот в торжественный день октет, в который входил и Челлини, тонко и слаженно заиграл в папском дворце. Климент VII слушал и восхищался. Музыка звучала чарующе сладостно. После концерта папа подозвал к себе дирижера и спросил, откуда он достал такой хороший корнет для сопрано. Тот назвал Челлини. «Так это сын маэстро Джованни?» – сказал папа. Оказывается, они были знакомы по Флоренции. За концерт папа дал музыкантам сто золотых скудо и велел поделить их поровну. Когда же узнал, что Бенвенуто еще и искуснейший ювелир, то он захотел насладиться и этим умением Челлини.

Для начала Челлини получил заказ на изготовление большой застежки для папской ризы. Застежка величиной с блюдце, по желанию папы, должна была иметь полурельефное изображение бога-отца. Украсить ее предполагалось огромным алмазом с множеством других камней большой ценности. Челлини с присущей ему страстностью взялся за работу. Тем временем его завистники из золотых дел цеха задумали отобрать у него выгодный заказ. Двое из них, приближенных к папскому двору, сделали десяток рисунков застежки. А Челлини, знай себе, работал с утра до ночи и за несколько дней сделал модель застежки в натуральную величину. В назначенный час все трое явились во дворец. Папа – а он понимал толк в искусстве – начал смотреть рисунки. Ни один из рисунков ему не понравился. Папа приказал: «Покажи-ка сюда, Бенвенуто, твою модель, чтобы я видел, та же ли у тебя ошибка, что и у них». Челлини подошел и когда раскрыл круглую шкатулочку, то словно от яркого луча папа зажмурился и восторженно воскликнул: «Если бы ты сидел у меня в теле, ты бы сделал это как раз так. как я вижу. Эти же двое ничего другого не могли придумать, чтобы опозориться». Столпилось множество вельмож, и папа показывал им разницу между моделью Челлини и рисунками. «Я здесь вижу, – продолжал он, – только одну беду, но она превеликой важности, мой Бенвенуто, с воском работать легко; вся штука в том, чтобы сделать это из золота». На это Челлини ответил: «Если я не сделаю в десять раз лучше, чем эта моя модель, пусть будет условлено, что вы мне за нее не платите».

Через неделю Бенвенуто развернул перед папой золотую пластину, где пока. был изваян только бог-отец. Однако и вчерне застежка вызывала восхищение. Папа сказал: «Отныне впредь всему, что ты скажешь, я готов верить». Тут же Челлини получил еще один важный заказ – сделать чеканы для папских монет. Через некоторое время Бенвенуто принес чеканы во дворец, захватив с собой все старые монеты, которые выпускали предшественники Климента VII. Папа приятно изумился мастерству и быстроте работы. Тогда Челлини достал из-за пазухи заготовленный им указ о назначении его на должность чеканного мастера монетного двора. Папа отдал указ начальнику двора. Тот с плохо скрываемой завистью сказал: «Вашему святейшеству незачем так торопиться: это дела, которые требуют некоторого размышления». Папа тогда взял указ назад и подписал его: «Теперь уже не может быть возражений; справьте его сейчас же, ибо я так хочу; и больше стоят сапоги Бенвенуто, чем глаза всех этих прочих тупиц».

Вскоре в Риме стали попадаться фальшивые монеты. Их отнесли к папе, намекнув, что это не иначе, как работа Челлини. Папа вызвал начальника монетного двора и губернатора Рима. И те, словно сговорившись, заявили, что никто другой, кроме Челлини, не сможет сделать таких монет. За художником установили негласное наблюдение. Бенвенуто, сочувствовав его, почти не выходил из мастерской. Тогда папа послал за ним. Встретил художника как всегда ласково, и во время разговора папа между прочим спросил: «Бенвенуто, взялся ли бы ты делать фальшивые деньги?»

Художник без обиняков ответил, что фальшивые деньги сделаны его чеканами, но без должного тщания и искусства и на примере показал небрежность в чеканке новых монет. «Сам бы я сделал это куда лучше, – заключил Челлини, – однако никогда бы не взялся за подобные вещи. Этот дурак начальник монетного двора зол на меня, поэтому и не хочет искать вора там, где следует». Папе показались доводы Челлини убедительными, и он отпустил его с миром. Через несколько дней были пойманы с поличным чеканщик монетного двора и его помощник, которые небрежно делали насечку на ребрах фальшивых монет.

Работая на монетном дворе, Челлини вскоре сделал подлинный шедевр нумизматики – монету ценой в два карлино с изображением головы Климента VII. Она так понравилась при дворе, что ватиканский секретарь в присутствии папы сказал: «Ваше святейшество может гордиться, что у него есть монета, какой мы не видим и у древних, при всем их великолепии». И вот здесь, может быть, и пробежала «кошка» между папой и художником. Климент VII ответил на это: «Также и Бенвенуто может гордиться, что служит государю, подобному мне, который его знает».

Климент VII ошибался, когда говорил, что знает «своего Бенвенуто». Вскоре Челлини получил заказ сделать рисунок богато украшенной чаши. Не теряя времени и не дожидаясь дальнейших распоряжений, он создал и рисунок и рабочую модель чаши из дерева и воска. Чаша стояла на ножках в виде трех женских фигурок. Подножие ее было украшено сценами из библии, закомпонованными в трех кругах. Папа то и дело хотел видеть чашу, чтобы полюбоваться работой. В один из показов, а дело происходило во дворце, Челлини весьма деликатно попросил у папы должность, которая давала бы ему материальную свободу. Папа уклончиво сказал, что Челлини тогда бы начал «почесывать живот» и его искусство пропало бы, а в ответе был бы папа. На что Бенвенуто заявил: «Породистые кошки лучше охотятся с жиру, чем с голоду; так и те честные люди, которые склонны к талантам, гораздо лучше их применяют к делу, когда у них есть в переизбытке, чем жить». Тотчас же откланявшись, художник ушел. Вдогонку ему Климент VII бросил: «Этот дьявол Бенвенуто не выносит никаких замечаний... нельзя же быть таким гордым с папой».

Рассерженный папа больше не вызывал Челлини, а тот ни за что не хотел идти во дворец без вызова. Собираясь на время уехать из Рима, папа наконец дал знать, что хочет посмотреть, как продвинулась работа над чашей. Бенвенуто при встрече просил папу оставить ему пятьсот золотых скудо, частью в расчет, а частью для окончания самой чаши. Расставаясь, папа сказал: «Кончай, кончай ее». Художник ответил, что кончит работу, если ему оставят денег.

В отсутствие папы легатом в Риме был оставлен кардинал Сальвиати. Через неделю он послал за Челлини: «Где это твоя мешанина с луком? Кончил ты ее?»

На что художник ответил: «О преосвященный монсиньор, мешанину свою я еще не кончил, и не кончу, если вы мне не дадите луку, чтобы ее кончить».

Вернулся папа. Художника встретил грубо и неприветливо, почти как Сальвиати: «Дай сюда свою работу; что, кончена она?» Художник развернул тряпку. Папа увидел, что чаша не продвинулась ни на йоту: «Божьей истиной говорю тебе, который взял себе за правило ни с кем не считаться, что если бы не уважение к людям, я бы тебя вместе с этой работой велел выбросить из этих окон». «Видя, что папа стал таким сквернейшим скотом, – писал в своих воспоминаниях Челлини, – я решил поскорее от него убраться».

Когда Сальвиати обозвал его работу «мешаниной с луком», Челлини так разволновался, что на время даже ослеп. «Целый свет того не сделает, – сказал Челлини папе в свое оправдание, – чтобы слепой человек был обязан работать над такими, вещами». Еще больше повысив голос, папа сказал: «Я не верю ничему из того, что ты говоришь».

С тех пор Челлини забыл дорогу во дворец. Тогда папа, по наущению завистников мастера, решил уволить его из своего монетного двора, лишить всяческого содержания и тем заставить закончить чашу. С этим известием и пришел к Челлини самый ярый враг его, придворный ювелир Помпео. «Скажите его святейшеству, – сказал художник, – что монетный двор он отнял у себя, а не у меня»... Тогда папа, выйдя из себя, послал все того же гонца сказать, что требует чашу в любом виде. На это художник ответил: «Это не монетный двор, чтобы ее можно было у меня отнять; конечно, те пятьсот скудо, что я получил, принадлежат его святейшеству, каковые я ему немедленно верну; а работа – моя, и с ней я сделаю все, что мне угодно».

Папа велел арестовать Челлини, если он не отдаст чаши. На это художник ответил: «Если бы я отдал работу его святейшеству, я бы отдал свою работу, а не его, а я свою работу не хочу ему отдавать; потому что, подвинув ее много вперед своими великими трудами, я не хочу, чтобы она досталась в руки какому-нибудь невежественному скоту, чтобы он с малым трудом мне ее испортил». Несговорчивого Челлини доставили к римскому губернатору, и тот от имени Климента VII заверил его: «Папа говорит, чтобы ты мне принес сюда работу и чтобы при мне ее положили в коробку и опечатали, затем я должен отнести ее к папе, каковой обещает своим словом не трогать ее из-под печати и тотчас же тебе ее вернет; но это он хочет, чтобы сделано было так, дабы иметь в этом также и ему долю своей чести». Художник, смеясь, согласился, сказав, что он охотно даст свою работу, потому что хочет судить, на что похоже папское слово.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.