Наука — не ремесло

— Партнеры. С ними договориться — семь потов сойдет, — размышляет Николай Куташов. — В общем-то мы стремимся договариваться на джентльменских условиях, без амбиций и позы. Понимаем, что предприятию сразу всю сумму нам выплатить тяжело. Для этого ему понадобилось. бы брать кредиты, залезать в долги. Разве трудно предвидеть, к чему приведет такая коммерция? Она станет тормозом в наших отношениях, хозрасчет даст сбои. Поэтому мы идем на приемлемые уступки, компромиссы, то есть соглашаемся получать деньги частями. Словом, учимся находить общий язык. Наука, скажу вам, трудная. Но в конце концов мы делаем одно дело. Так ведь? Беда в том, что не все заказчики так мыслят. Кроме рубля, дальше годового плана ничего не видят. Живут одним днем. О перспективе и слышать не хотят.

— Вот мы и должны работать с предприятиями, — вступает в разговор инженер-экономист председатель совета молодых ученых и специалистов. член комитета комсомола Юрий Рыбовалов. Ему 25 лет. — Задача ученых — помочь им. Скажем, чем и как лично я могу помочь? Вникаю в конкретную производственную проблему. Изучаю конъюнктуру, рынок. Без этого нельзя. Ищу оптимальный вариант решения проблемы. Делаю экономический расчет, определяю эффект. Этим и заинтересовываю потребителя: убеждаю, доказываю. Теперь мы стали чаще общаться с производственниками. Раньше этого не было. Конечно же, о перспективе должны думать вместе.

Одно из генеральных направлений НИИ сланцев, а стало быть, и подотрасли — безотходная технология переработки мелкозернистого сланца. В основном он идет на ГРЭС, где сжигается, как дрова, вся его уникальность — в печь. А это 80 процентов того, что добывается шахтами ПО «Эстонсланец». Еще миллионы тонн породы — под открытым небом. Перед объединением стоит проблема реализации. И она обострится, ибо с внедрением механизированных способов разработки объемы мелкозернистого сланца, несомненно, возрастут. Эта проблема и занимает ученых НИИ. Ими разработана опытная установка безотходной технологии горючего сланца. И даже, считай, построена. Сооружалась она на министерские средства на заводе «Кивиыли». Теперь нужны испытания, но прежде — деньги. А вот желающих платить нет. Открещиваются все, как могут.

— А почему, собственно, именно мы должны платить? Хотите испытывать — деньги на бочку! Вот позиция заводчан, — продолжает свой рассказ Куташов. — А где нам взять 400 тысяч рублей в год? Режут без ножа. И потом. Разве безотходная технология создавалась не для промышленности? Да и нужна установка не в единственном числе, будет тиражироваться.

Нелепость: у заводчан есть деньги, но не желают платить, а лаборатория переработки сланца и заплатила бы, да средств нет. Имей институт надежный тыл — собственную опытно-производственную базу, проблем бы, надо думать, поубавилось.

— То, что мы лишены такой базы, — наше упущение, — соглашается Рихард Иоонас. — По существу, нам нужен завод, и мы не отказываемся от его создания, будем добиваться. Вопрос не только в самостоятельности. База позволит нам предлагать готовый товар. Мы бы его подавали так, как того требуют законы коммерции.

Быть может, НИИ добьется своего, и будет у него своя опытно-производственная база. Но, увы, не сегодня, и не в самое ближайшее будущее, а безотходная технология нужна сегодня, сейчас: эстонские шахты уже сократили добычу сланца...

На что же рассчитывают в НИИ? На ГПО — Государственное производственное объединение. Его будущий Совет директоров и должен принять решение о финансировании испытания при долевом участии предприятий ГПО. Идея не лишена смысла. Об этом бы подумать раньше. Не министерский ли это промах? Можно понять ученых и даже заводчан, но вот позиция Миннефтехимпрома — загадка. Почему министерство осталось в стороне, допустило, что установка оказалась бесхозной? Почему столь важная разработка не получила статуса государственного заказа?..

Кстати, о госзаказах. У НИИ сланцев их 16. Это перспективные народнохозяйственные, союзного значения договоры. Один важнее другого. Видимо, так и должно быть. Но вот вопрос: заинтересован ли в госзаказе отраслевой НИИ? Да, тут кровный интерес. Вот и рассчитали бы в Миннефтехимпроме, в каких экономических условиях надлежит работать институту, чтобы у него со временем не исчез вдруг интерес к перспективной теме, разработке. Ведь министерство практически оплачивает лишь затраты госзаказа. А жизнь берет свое. Нынче, чтобы заниматься наукой, поиском, долговременными исследованиями, перспективными разработками, одного желания или энтузиазма мало, нужны деньги, солидный, крепкий капитал. Где сыскать его? С протянутой рукой нынче не сунешься: не те времена, не поймут.

Вот и напрягай мысль, ученый, где раздобыть нужную копейку. Стало быть, жертвуя наукой — перспективными темами, — подрабатывай на мелких хоздоговорных заказах с предприятиями. Других путей нет. Тут недолго стать шабашником в науке.

Сиюминутный интерес во имя перспективы — балансирование на острие ножа. Устоять непросто. Не успеешь оглянуться — и стал ремесленником. А наука не ремесло, а творчество высшей пробы. Да, хозрасчет — это давление, пресс. Но этому давлению надо суметь противостоять, не впадая в крайности. Ориентир, полагаю, один — научная чистоплотность, порядочность, честность не должны размениваться ни на какие рубли. Надо уметь дорожить наукой, репутацией ученого, наконец, именем своего института.

Вот и еще одну задачу подкинул хозрасчет науке. Справится ли с этой задачей НИИ сланцев? Не знаю, время покажет. Но уже хорошо то, что его коллектив осознает: хозрасчет не манна небесная — крутись и крутись.

Здесь, похоже, крепко уяснили, что хозрасчет — общая для всех стратегия, а вот тактику надо найти свою. Директив и привычных рекомендаций «сверху» на сей счет нет и не будет...

«Похищение» умов?

Откуда берутся кадры в НИИ сланцев? Приходит время, когда думающий завлаб всерьез задается вопросом: какие специалисты ему потребуются через 3 — 5 лет? Прикинув, отправляется в соответствующие вузы страны. В них-то и идет поиск наиболее талантливых и перспективных студентов. Очень скоро у этих ребят с институтской лабораторией устанавливаются самые деловые отношения. Начиная с третьего курса, они в НИИ сланцев проходят всевозможные практики, пишут рефераты, курсовые, дипломные работы, внимательно вникают в тематику института, его проблемы и задачи, присматриваются к коллективу, ибо с самого начала знают, что будут работать именно здесь.

Треть коллектива НИИ сланцев — молодые ученые и специалисты. Это человек сто. Ежегодно в институт приходят 10 — 15 выпускников учебных заведений. Здесь тот самый непростой период, который обозначается так: смена поколений.

Рихард Иоонас не без гордости произносит:

— Еще не так давно к нам мог устроиться всяк желающий, а сегодня — конкурс! Молодых в обиду не даем, не в наших это правилах.

Знаю, во многих научных учреждениях не первый день бьются над вопросом: как активизировать работу молодых? Изобретаются, к примеру, специфические молодежные формы.

— Было время, и у нас создавали комплексные творческие молодежные коллективы — КТМК, — вспоминает Николай Куташов. — Вроде и задачи перед ними стояли, и цели имелись. А работа как-то не складывалась. Присмотрелись: есть голый энтузиазм, а реальных, жизненных стимулов нет. Вот по этой причине, полагаю, и распадались коллективы.

— Молодежь надо не обособлять, а подключать к той работе, которой занимаются все, — уточняет Юрий Рыбовалов. — Каждый должен заниматься своим делом, причем на совесть. У нас возможность такая есть — внутренний хозрасчет... После договорной кампании окончательно решается, кто в каком договоре участвует и в какой мере. Взять, к примеру, экономистов. Мы практически задействованы в каждой работе. Но не все нам под силу. Скажем, мне необходимо математическое обеспечение — ищу математика, составляем протокол долевого участия. Математик, в свою очередь, может заключить договор с химиком... Отчисляем друг другу проценты. Цепная реакция. Выходит, коллективный интерес и труд. Его и назвали внутренним хозрасчетом.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.