- Слушайте!
На минуту водворилось молчание. Все подняли головы, устремляя взгляды на коренастого, широкоплечего, смугловатого крепыша Сабурова. Он стоял, твердо вдавив с силой подошвы сапог в песок, сощурив светлые свои глаза и пряча руки, в карманы просторной блузы.
- Слушайте! - глухо повторил он. - В моей бригаде ребята трактористы только что окончили курсы, но несмотря на это я свою бригаду объявляю ударной. Перед тем, как выйти в поле, я заверяю вас, что мы по всем пунктам принимаем в договоре методы соцсоревнования. С первого дня поведем борьбу с простоями, с поломкой машин. Своей ударной работой вытравим рвачество, разгильдяйство в работе.
Сабуров замолчал.
Вызов Сабурова всколыхнул рабочих, девять ударных машинных бригад организовались на льняных полях.
- Принимая во внимание политическое значение уборки урожая, я отказываюсь от выходных дней, - заявил старик Чепалов Василий Несторович, взволнованно размахивая руками. - Я отказываюсь, раз требует страна. Я вызываю всех товарищей последовать моему примеру...
В это солнечное утро в разные стороны двинулись тракторные поезда. По дорогам через Паршинец, через Заорочье и Васильки, на льняные поля.
В это утро на поля ушли женщины, дети и вся администрация, за исключением одного бухгалтера.
Точно вымерла главная база. Только в большом деревянном белом доме на фабрике-кухне кипела жизнь.
Гиганты-чаны бурлили. В алюминиевых чанах шумно пенилось варево. Горы зерна и крупы сыпались в эти чаны. Десятки людей в дыму и копоти огромными ножами раздирали мясную тушу на части. Окровавленные засученные руки действовали с изумительной быстротой.
А на кухне общественной столовой сбились с ног десятки людей, без конца запихивая в раскаленные печи хворост, дрова, двигая огромными чугунами, сковородами. Сизый чад окутывал мелькающие фигуры людей в белых халатах.
Каждую минуту зычный голос заведующего столовой Михайлова отдавался в дрожащей посуде.
- Ребята, во что бы то ни стало, а к одиннадцати часам обед должен быть готов. Горячая пища на поле вовремя - это вопрос первой важности. Рабочий без горячей пищи, как трактор без горючего. Общественное питание на фронте с честью выполнило свой долг. К двенадцати часам на полях появились совхозовские лошади, везущие кадушки с варевом.
В народе говорят - бабье лето. Дни установились крепкие, знойные редкие дни. Под солнцем зрели плоды, наливались кровью помидоры, лимонно загорали огурцы. А на стене главной конторы льносовхоза ветер ласкал черную деревянную доску, на которой старательно было выведено: Позор прогульщикам! В почетные прогульщики занести: Паршучихину Александру, трактористку, за слабое внимание к делу работницу Урсину и Елену Коршунову. И еще жирным мелом на черной доске:
Тракториста Масютина за дезертирство с уборочного фронта. И Лаврова - за разгильдяйство.
Весь день доска не привлекала к себе ни одного человека. Безмолвно и безлюдно было на базе, и позорная доска мрачно со стены глядела написанными именами на улицу. Люди были на участках, на льняных полях, за тереблением льна. Одиннадцать бригад работали на полях. Машины и люди работали круглые сутки, в три смены, отказавшись от выходных дней. А к вечеру, когда одна смена сменяла другую, у черной доски собралась толпа, возбужденная, крикливая, в том числе прибежала к доске и Паршучихина Александра.
Она молча протиснулась вперед и окаменела около доски.
Кто-то ее подтолкнул, где-то рядом раздался насмешливый возглас:
- Ай да Паршучихина! Особое предпочтеньице! В почетные угодила, ого-го! Паршучихина растерялась. А со всех сторон надвигались на нее смеющиеся лица. Ребята-трактористы безжалостно скалили зубы.
- Припечатали, значит! Для известности. Теперь тебе, Шурочка, еще орден рогожного знамени.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.