Он лег в кровать, не раздеваясь, и задумался. Об отъезде не знали. Говорить или нет? Лучше не говорить, так можно уехать без слез, без упреков, но в этом тайном уходе было что - то нехорошее, воровское, пачкающее то, ради чего Павел шел. Сказать - еще хуже. И Павел тихонько заплакал.

А Грунька - дура, много о себе мечтает. Другие найдутся. Павел выдвинется, будет жить в Кремле и никогда сюда не вернется. Нет, вернется, увезти в Москву отца, мать и... чтоб она увидала. Пусть она плачет, Павел ее никогда больше не полюбит.

До окна дотронулся робкий, чуть слышный стук. Павел вскочил, раздернул занавеску и обомлел. Внизу белела Груня, манила его. Павлушка прыгнул, трепетные руки обожгли его шею, и она со стоном приникла к нему. Губы ее были зябки и влажны, как вешний ледок, но, блуждая по лицу, оставляли огненные точки. Небо, дома качались перед ним, он спрашивал точно в бреду, точно не веря:

- Груня, ты ли? Груня, ты ли?

- Дуралей, - бормотала она, - вот дуралей... Так бы и уехал, не сказав ни словечка. А я - то ждала, злилась, Петек выдумывала, тебя задорила. Не женишься ты вовеки, если таким смелым будешь...

- Нас увидят.

- Ночью? Никто! Бежим на берег!

Долго сидели под обрывом на камне, заслоненные от всех кустарником и осокой. Рядом звенел ручей. Он вприпрыжку бежал по камням проворный и живой, как змея. В том месте, где он врывался в реку, речная трава шаталась, плавали пузыри и пена.

- Сколько тебе лет, Груня? - спросил он.

- 16.

- Мне семнадцать. Когда я вернусь...

- Ты же говорил, тебя убьют.

- Я раздумал, ты меня жди. Я буду большим человеком.

- С заводскую трубу?

- Выше. Я буду жить в Кремле, и приеду на автомобиле. Я способный. Мне все говорят. Я выступаю на больших митингах. Петю девятнадцать, а он боится. Я смелый, только девушек боюсь. Вот увидишь, приеду на автомобиле, а шофер будет в рожок играть... И я буду стараться, чтобы людям жилось хорошо. Вот увидишь. А особенно буду следить, чтобы старость не мешала жить молодежи. Потому Груня, что юность идет вперед, а старость дергает, дергает ее за ногу. Стану я ездить по деревням и селам, стану, стану спрашивать мужиков и рабочих: сын у тебя есть? - Есть. В комсомоле? Нет. Записать в комсомол. - Портреты вождей на стенку он вешает? - Вешает. - А ты срываешь. - Срываю. - Пошел в тюрьму. И вся молодежь будет в комсомоле.

Он вспотел. Груня расстегивала и снова застегивала ворот его рубашки.

Послышался треск, и мимо бешено прошмыгнула моторка.

- Наша братка, - сказала Груня, - к морю ездили. Чуешь, поют...

Каждый звук взлетал, как насмешка, как дерзкий вызов смерти и страху. Ее еще не было, но уже с топких болот Белоруссии заносила она хищные руки над молодыми певцами. И кроткая светлая ночь покорно брала эту удаль, это бесстрашие торжествующей юности.

В синем взморье, начинающем розоветь, вспухло облачко.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.