Я в отчаянии опускаюсь на пушку, все средства испробованы, все пути пройдены. Я был в морагентстве, был в союзе водников, был в райкоме комсомола, был в ячейке порта - везде разводили руками и объясняли: практикантов принимают только по разверстке, на забронированные места, из мореходных училищ и техникумов... Я приставал ко всем шкиперам всех парусников, стоящих в бухте, - шкипера щурили на меня свои морские глаза и отвечали, что у них уже полный штат... Что же делать? Неужели же отказаться от этой блестящей идеи: проплавать два месяца на простом паруснике?! Если и завтра утром ни черта не добьюсь в этом проклятом Севастополе - уеду в Одессу!...
Утро вечера мудренее. По скрипящей сходне взбираюсь на палубу огромного, неуклюжего двух - мачтовика с надписью на корме: «Любезная Дочь».
- Капитан на борту?..
- Ось капитан!
Среди пяти с любопытством повернувшихся ко мне лицом - резкий, с морщинами, как сабельные шрамы, морскими ветрами изглоданный, профиль. Объясняю: поступаю, мол, в морской техникум, требуется 2 - месячное плавание, не возьмете ли меня на судно практикантом?
- Можно, - голос грубый, приспособленный для команды.
Я чуть не прыгнул от неожиданности. Каковы же условия? 12 рублей в месяц за харчи, шамовка из общего котла и работа простого матроса. Принимаю!
Так на Черном море стало одним моряком больше.
В первый же день моего морячества, когда ставили паруса, мне казалось, мускулы лопнут от напряжения. Массивную, отягченную громадным парусом рею на блоках надо поднять на 6 - саженную высоту мачты. Вся команда «авралом» цепляется за два каната и изо всей мочи, рывками тянет их книзу:
- Bирa! Гу - ца! Раз!
Когда «фалл» выбран, все схватываются за «гордовень». Десять рук тянутся одна над другой, стараясь захватить на канате место для уценки. Юркий юнга Мишка кошкой цепляется за свободный кусочек каната. Я не поспеваю в лад размеренным движениям, вместо гордовеня скольжу по чужим рукам и останавливаюсь растерянно, пока не зарабатываю суровое: «Ты чего стал?» - капитана. Тогда с отчаянием врезываюсь в гущу тел вокруг гордовеня и с надрывом тяну его вниз...
Когда и «фок» и «грот» поставлены, я чувствую себя уже совсем израсходованным. Но это, оказывается, только цветочки.
- Клади розмах!
Надеваю длинную железную ручку на вал лебедки, на другой «розмах» становится порывистый, быстрый матрос Хведька, и я, то - есть меня начинает крутить. Я еле - еле успеваю за розмахом Хведьки. Хведька почти вышибает мне зубы, мои глаза заливает горячий пот, но я героически продолжаю выдраивать якорь.
- Ух! Наконец - то!...
Паруса и кливера поставлены, якорь взят на «притульку». «Любезная Дочь» против ветра короткими галсами выходит из бухты.
- Ах, чорт! «Ветра глоток да неба кусок, вот она - жизни прелесть!» - с восторгом надуваюсь соленым морским ветром и блаженно заваливаюсь на баке «гудком» к солнцу.
И вдруг:
- Поворот! - кричит капитан с кормы: он сам стоит на руле.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.