У нас в аиле считалось непременным долгом знать своих предков до седьмого колена. Старики на этот счет строги. Обычно они испытывали мальчишек: «Ну-ка, батыр, скажи, из какого ты рода, кто отец твоего отца? А его отец? А его? А какой он был человек, чем занимался, что говорят люди о нем?» И если окажется, что мальчик не знает свою родословную, то нарекания дойдут до ушей его родителей. Что, мол, это за отец без роду, без племени? Куда он смотрит, как может расти человек, не зная своих истоков?

Внимание к памяти предков – это та этическая норма, которую киргизский народ хранит с древности.

Думаю, у всех народов есть общие духовные ценности. Нет такого народа, который бы не любил свой край, свою землю, даже если это пустыня, я не знаю такого народа, в котором без уважения произносилось бы имя отца, матери, я не знаю такого народа, который бы презирал своих предков. Видимо, это и есть основные духовные, нравственные опоры. Советская действительность придала этим устоям новую глубину. И потому закономерно, что исторические начала, которые берегутся всеми советскими народами как ценнейшее достояние, служат нашему общему делу...

Мой родной Шекер – большой, крепко укоренившийся киргизский аил. Триста с лишним дворов. Как ни приеду, то тут, то там новые дома под новыми крышами. Прибавляются дворы. Растет аил. И стоит он на видном месте, как говорят у нас, у «головы воды» – в предгорье, под самым Таласским хребтом, как раз в створе здешней двуглавой вершины, напротив пика Манаса. На ту высоченную гору взлетел на коне Манас обозревать местность вокруг – не идут ли откуда враги!.. (Нетрудно вообразить, какое огромное пространство мог оглядывать Манас с той высоты. Масштабы поистине эпические. Таким хотелось видеть в древности народу своего сына и героя Манаса.) Как бы то ни было, оттуда, из-под вечных снегов Манаса, прибегает в долину бурная и студеная Куркуреу, приносящая воду, а стало быть, жизнь всему, что живет на этой земле...

Я всегда волнуюсь, приближаясь к Шекеру, завидев еще издали сине-белые снега Манаса, сверкающие бликами в недоступной небесной высоте. И если отвлечься, если долго смотреть только на эту вершину, в небо, то время как бы теряет свое свойство. Исчезает ощущение прошлого. Нет, думаешь себе, ничего не произошло, ничто не изменилось, все в мире так, как было десять, двадцать, а быть может, сто и тысячу лет назад. Стоит Манас на земле, как стоял. И облака над ним так же плывут, все те же облака. И сам ты все тот же мальчишка, который, выбегая из дому по утрам, радуется этой горе над аилом. Бабушка, постоянно увозившая меня, внука своего, к себе в горы на летние кочевки, женщина исключительно обаятельная и умная, всеми уважаемая в аиле, оказалась для меня кладом сказок, старинных песен, былей и небылиц.

Я видел народные кочевья такими, какими они когда-то были. Кочевье – не просто передвижение со стадами с места на место, а большое хозяйственно-ритуальное шествие. Своеобразная выставка лучшей сбруи, лучших украшений, лучших верховых коней, лучшей укладки на верблюдов вьюков и ковров-попон, которыми покрывались поклажи. Показ лучших девушек и певиц-импровизаторов, исполнявших траурные (если покидали место, где скончался человек) и дорожные песни. Я застал эти яркие зрелища на самом их исходе, потом они исчезли с переходом на оседлость.

Пожалуй, сама того не подозревая, бабушка привила мне любовь к родному языку. Родной язык! Сколько об этом сказано! А чудо родной речи необъяснимо. Только родное слово, познанное и постигнутое в детстве, может напоить душу поэзией, рожденной опытом народа, пробудить в человеке первые истоки национальной гордости, доставить эстетическое наслаждение многомерностью и многозначностью языка предков.

Привела наконец Рогатая мать-олениха детей своих на Иссык-Куль. Стояли они на горе – дивовались. Кругом снежные хребты, а посреди гор, поросших зеленым лесом, насколько глаз хватает море плещется. Ходят белые волны по синей воде, ветры гонят их издали, угоняют вдаль. Где начало Иссык-Куля, где конец – не узнать. С одного края солнце восходит, на другом еще ночь. Сколько гор стоят вокруг Иссык-Куля – не счесть, а за теми горами сколько еще таких же снежных гор высится – тоже не угадать.

– Это и есть ваша новая родина. – сказала Рогатая мать-олениха. – Будете жить здесь, землю пахать, рыбу ловить, скот разводить. Живите здесь с миром тысячи лет. Да продлится ваш род и умножится. Да не забудут потомки ваши речь, которую вы сюда принесли, пусть им сладко будет говорить и петь на своем языке. Живите, как должны жить люди. А я буду с вами и с детьми ваших детей во все времена...

«Белый пароход»

Если в детстве я познал жизнь с ее поэтической, светлой стороны, то в годы войны она предстала передо мной в своем суровом, обнаженном, горестном и героическом обличье. Я увидел свой народ в другом его состоянии – в момент наивысшей опасности для Родины, в момент наивысшего напряжения духовных и физических сил.

Думая о тогдашних своих сверстниках, я сейчас прихожу к выводу, что мое поколение оказалось столь жизнестойким и цельным, возможно, благодаря именно суровой обстановке. Это вовсе не значит, что современные условия материального благополучия мало способствуют жизнестойкости молодежи. Наоборот. Только по недомыслию можно благо обернуть во зло себе. У каждого времени свой спрос с человека, свои проблемы и требования, и потому жизнь никогда не дается легко, если к ней подходить всерьез, если дерзать, а не выискивать беспечное житье. Где обрел человек беспечное проживание, там человек кончается как цельная натура. И если на то пошло, такие возможности развития личности, как теперешние, нам и не снились. Но не об этом, собственно, речь. Я просто хочу сказать, что среди моих сверстников военных лет нет такого человека, за которого мне сейчас было бы стыдно. Нет, таких нет. Все они давно семейные люди, каждый занят своим делом, и мне доставляет большое удовольствие сказать, что их жизненный путь – это путь людей большого человеческого достоинства.

У великого казахского поэта Абая сказано, что жизнь – это движение моря, когда за грядою волн катит следующая гряда, за волной «предыдущего поколения» следует новая смена, а за ней последующая, и так без конца... И море живет...

Размышляя о годах войны, прихожу к убеждению, что в нашем нравственном становлении, безусловно, определяющую роль сыграла «предыдущая волна» – старшее поколение, поколение фронтовиков. Конечно, все поколения всегда взаимосвязаны. В мирной жизни этот процесс протекает своим естественным ходом преемственности опыта и традиций. В войну же все резко сдвинулось. Наш тихий Шекер у подножия вечного Манаса, находясь среди гор, вдруг оказался в быстрине общих событий, потрясающих мир. Наши люди, призванные на защиту Отечества, хлынули на фронты, к нам докатывались волны эвакуированных. А за горами, через станцию Маймак, связывавшую нас с внешним миром, через Джамбул, наиболее близкий к нам город, шли и шли круглыми сутками эшелоны в ту и другую сторону – на запад и на восток. Здесь гудел напряженный пульс борющейся страны...

Вспоминается мне первый комбайнер нашего аила Тойлубай Усубалиев. Той-луке в годы войны был тем редким человеком, которого, несмотря на его просьбы, не отправляли на фронт, – он был единственным комбайнером на несколько колхозов. И то, как он работал на комбайне, теперь легенда. И никто не поверит, что такое возможно, ныне даже не возьмутся ремонтировать такие машины – вывезут на свалку, а он жизнь свою вселял в развалины комбайна и делал свое дело... Это о его комбайне я писал в повести «Джамиля». Летом 1944 года, во время уборочной кампании, я работал у него помощником. Когда комбайн был на ходу, пусть то круглые сутки, отдыха мы себе не позволяли... Фронт не ждал, хлеб не ждал... Самое героическое лето в моей жизни. Никогда не забуду тех дней...

Все поколения, видимо, размышляют о том, кем они являются в контексте истории. И наше поколение очень активно обращается к тому, что мы называем духовным опытом народа.

Но что это такое – духовный опыт народа? Я думаю, что, кроме общих, известных положений, подразумевается еще и конкретная историческая судьба, национальная судьба того или иного народа. К ней надо подходить бережно, пытаясь проанализировать все положительное, что связывает народ с другими единой кровеносной системой.

К сожалению, случалось, мы пытались начисто, огульно отрицать то, что история оставляла в качестве достояния, наследия. Это был вульгарно-социологический подход к прошлому. Но потом мы поняли, что нельзя самих себя обкрадывать, что созданное до нас нашими предшественниками является народным достоянием. И, к счастью и чести нашего общества, я должен сказать, что многие исследовательские работы, многие реставрационные работы в области литературоведения, искусствоведения вернули нас к живым источникам. И эти истоки помогают нам обогащать современный внутренний мир.

Какой бы невосполнимой утратой для культуры человечества было забвение многих и многих выдающихся поэтов разных эпох и народов! С какой скорбью, пронизывающей годы, звучит для нас жалоба великого грузинского поэта Давида Гурамишвили, назвавшего свою книгу сиротой. Этой книгой была «Беды Грузии». Кто бы с благодарностью и восхищением внимал сегодня голосу талантливейшего импровизатора, непревзойденного певца киргизской земли Токтогула? Сколько великих имен сохранила для нас и возвеличила Советская власть!

Что такое интернационализм? Это прежде всего взаимопомощь, взаимодействие на основе идейного единства, мировоззрения, которое Николай Тихонов назвал «внутренним солнцем поэта». Наше «внутреннее солнце» – чувство семьи единой, чувство, скрепленное общностью исторической судьбы, духом братства. Вот почему более развитая культура берет на себя обязанность помогать другой культуре.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.