Василий Иванович Качалов был уже очень известным провинциальным актёром, когда его пригласили в Художественный театр в 1900 году, сорок пять лет назад.

Театральные успехи Качалова начались очень рано, так же рано, как и его стремление на сцену.

Он был гимназистом средних классов, когда ему довелось услышать на сцене «Демона» А. Рубинштейна. Впечатление было так сильно, что мальчика потянуло в театр, в актёры. Василий Иванович вспоминает: «Я, раздевшись, взбирался на шкаф, надевал старую отцовскую рясу (его отец был священник в Вильно) и пел Демона. Мог пробыть так, на обращенном в скалу шкафу, целые часы. Сделаться оперным певцом стало моей мечтой».

У Качалова от природы поставленный голос, звучный и мягкий баритон-бас, - и в этой мечте не было ничего несбыточного. Но не оперные герои были его уделом на сцене. Он не расставался с Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Л. Толстым, Островским, и созданные ими образы влекли гимназиста Шверубовича (такова настоящая фамилия Качалова) на сцену драматического театра. Качалов вышел впервые на сцену Хлестаковым и Падколосиным в гимназических спектаклях, - и скоро в Вильно широко узнали, что есть такой гимназист Шверубович, который не только прекрасно «отвечает» о Гоголе на уроках русской литературы, но ещё прекраснее изображает его героев на сцене. Гимназист Шверубович сыграл Несчастливцева в «Лесе» Островского - и ему стали пророчить будущее замечательного актёра.

Юноше было всего семнадцать лет, когда ему довелось встретиться с известным актёром Павлом Орленевым. Своим театральным успехам Шверубович мало верил и просил у Орленева совета, идти ли ему на сцену. Прослушав чтение будущего Качалова, Орленев сказал ему:

- Вы просите у меня совета, поступать ли вам в драматическую школу? Да вы сам - школа. Вы учиться никуда, не ходите. Вас только испортят. Поступайте прямо на сцену, страдайте и работайте.

Как легко было почувствовать себя готовым актёром, не нуждающимся в школьной работе, после этого горячего отзыва, вызванного исключительной одарённостью семнадцатилетнего юноши! Но Шверубович сделал не так, как советовал ему восхищённый Орленев. Он поступил в университет и на всю жизнь не поверил, что он «сам - школа», что учиться ему «никуда не надо ходить». Качалов и до сих пор чувствует себя в великой театральной школе: он непрестанно, в течение полувека, учился и учится своему искусству у жизни, у литературы, у мастеров театра, у творцов музыки и живописи, у родного народа, у родной природы.

Когда студент Василий Шверубович пятьдесят лет тому назад сыграл в Петербурге в студенческом спектакле Несчастливцева в комедии Островского «Лес», знаменитый актёр В. Н. Давыдов, близко знавший Островского, заявил во всеуслышание:

- После Рыбакова я не видал такого Несчастливцева!

А Николай Хрисанфович Рыбаков был тот знаменитый актёр, который сам остался навсегда жить в Несчастливцеве. Островский писал с Рыбакова образ этого трагика, страстно любящего театр, и о Рыбакове вспоминает сам Несчастливцев с величайшим благоговением: «Сам Николай Хрисанфович Рыбаков... положил он мне так руку на плечо». «Ты, говорит... да я, говорит...»

Студент Шверубович так сыграл Несчастливцева, что заставил забыть всех прославленных «Несчастливцевых» своего времени и вспомнить о гениальном Рыбакове, ради которого Островский написал самую эту роль!

Студенческий «Лес» был повторён, и после спектакля к Шверубовичу в уборную зашёл И. Е. Репин с писателем Н. Гариным, автором «Детства Темы». Знаменитый живописец решительно заявил студенту-актёру, что ему надо непременно и немедленно поступить в настоящий театр: он готовый актёр, театр - его призвание.

Шверубович, под фамилией Качалов, был принят в петербургский Малый театр. Оттуда перешёл он в провинцию, в Саратов и Казань, на первые роли. Не Качалов шёл за успехом, успех - за ним. Он упорно трудился, вкладывал в изучение каждой роли, как бы ни была она ничтожна сама по себе, много внимания, труда, любви. Ему - любимцу публики - приходилось играть почти в каждом спектакле. Учиться в университете больше не удавалось: всё время поглощал театр, но университет оставался на дому: с книгою Качалов не разлучался никогда. Ему со временем пришлось изображать на сцене людей с высоким полётом мысли: он играл Ивана Карамазова и Гамлета, и всегда зрителю было ясно: как ни высока мысль тех героев сцены, которых приходится изображать артисту, он всегда несёт эту мысль с полным соучастием в ней, с полным постижением её глубины и высоты.

Огромный успех Качалова в Казани вызвал его приглашение в Художественный театр. Это был первый случай, когда театр-новатор брал актёра со стороны: так прочна и высока была художественная репутация Качалова, которому тогда исполнилось всего 25 лет.

Но в Москве Качалова ждало жестокое испытание. Когда он на пробе в Художественном театре сыграл две сцены из трагедии «Смерть Иоанна Грозного», выступив в ролях Грозного и Годунова, он потерпел полную неудачу.

«Я сразу потерял почву, - вспоминал Качалов. - Я был совершенно сбит с толку непривычною простотою общего типа и вместе богатством содержания. Я играл точно среди иностранных актёров... Я понял, что попал в какую-то совсем иную сценическую среду. Я был ошеломлён. Всякая вера в себя была поколеблена. Играть по-старому, как я играл раньше, было стыдно, играть по-новому я не умел. И в обеих ролях я совершенно определённо провалился».

Основатель Художественного театра К. С. Станиславский утешал Качалова: «У вас богатые данные», - но тут же предупреждал: «Вам предстоит ужасная работа над самим собою... Вы до такой степени испорчены провинцией, так не в тоне с нами, что мы не можем выпустить вас в сколько-нибудь ответственной роли».

Качалову не дали никакой роли в готовившейся тогда «Снегурочке» Островского. Его даже не вызывали на репетиции. Он перестал существовать для Художественного театра.

Что оставалось делать артисту, уже стяжавшему себе известность в провинции, бывшему любимцем публики в университетском городе, игравшему там с успехом первые роли - того же Грозного и Годунова? Махнуть рукой на суровых критиков из Художественного театра и на самый этот, тогда очень юный и далеко не всеми признанный театр и уехать назад в Казань, где его ждали успех и деньги?

Так сделали бы многие на месте Качалова. Но Качалов сам был ещё более строгим критиком своей актёрской работы. Его творческую совесть глубоко встревожил суровый приговор Художественного театра. И он захотел пересмотреть всё, что делал на сцене доселе. Не вызываемый на репетиции повестками, он сам упрямо посещал их. Он словно поступил в строгую школу вольнослушателем...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.