Семен часто ночью вставал и отчерпывал воду. Мешки они не подмочили ни разу. Два килограмма — был его «пай». Два килограмма он раздавал — у кого много детей — своей властью. Восемь алюминиевых кружек муки — Семен всех знал, кому нужно отдать. Иногда ночью просыпался и думал, кому их отдать, а кто пока будет терпеть так.

Иногда отдавал больше десяти кружек и думал, что сильно рискует. Георгий так и говорил:

— Ну, Семен, рисковый ты мужик!

А теперь так не кажется. Уже тогда почти совсем не было зрения. Только и мог сказать, с какой стороны солнце в ясный день, а кто станет сильно судить слепого. Он всегда доставлял груз на место. Вся бригада была — двое. Один был человек совсем глупый. другой совсем слепой. Слепой был самый надежный. Он был бригадир — и ключи от двери трюма были у него...

...В избушке стало жарко, старик вспотел. Не вставая, он толкнул дверь.

— Так лучше, — говорил он.

Он сидел на полу, снова думал о человеке, у которого теперь болит печень. Думал о том, что когда болит печень и желудок, то это совсем плохо. Огонь погас, старик вдруг вспомнил, что вчера вечером зашивал проволокой дыры в резиновых сапогах, чтобы сегодня идти в лес заготавливать дрова. Он снял с гвоздя тонкий ремешок, на котором висел в грубом берестяном чехле длинный нож с очень большой деревянной ручкой. Его можно было держать двумя руками, и сделан он из большого напильника. Семен подпоясался ремешком, поправил нож, поднял топор, воткнул его за пояс, за спину, и вышел. Но сразу же возвратился в избушку: отвязал подвешенный к матице небольшой мешок с мукой, положил его на край койки и открыл дверку тумбочки с продуктами, где было в банке немного топленого сливочного масла. Два года назад он шел к реке, она накануне отхватила большой кусок земли у обрыва, кусок тропки, и он остановился в половине шага от пустоты. В первый раз почувствовал, что когда-нибудь уйдет и уже не возвратится. Он и раньше думал об этом, но тогда, у обрыва, первый раз понял, что это должно случиться обязательно. После этого он всегда оставлял продукты, чтобы Лебедь не подохла, пока кто-нибудь не завернет к избушке.

Собака ушла вслед за стариком, прошла немного и легла на тропе: смотрела вслед, дышала открытой пастью. Он пошел по одной из узких глубоких троп во мху, которые расходились от дверей во все стороны. Вблизи он давно отыскал и вырубил все сухие деревья, шел подальше; когда настало время сворачивать, старик достал из-за спины топор, срубил и воткнул на тропе ветку, сделал на ближайшем дереве затес, потрогал его ладонью и стал двигаться, нащупывая посошком все впереди и по сторонам.

Подальше от реки, кроме сосен, попадались ели, небольшие кедры; если встречалось дерево, Семен доставал из-за спины топор и ударял по нему обухом. Бум-бум! — гремело в тайге и над речкой. Дерево было сырое, и он затесывал его. Потом опять в лесу было тихо, и снова гремело в тайге: бум-бум! Кедровки слетались, рассаживались на ветках, трещали на разные голоса. Он ходил долго от дерева к дереву, прежде чем ему попадалось сухое. Он стучал по нему несколько раз. обламывал подгнившую кору, делал затес и щупал щепки. Обрадовавшись, говорил что-то по-кетски; обходил вокруг, отыскивая еще деревья, — нужно было знать, в какую сторону лучше валить дерево, чтобы сушина не легла на них и не застряла.

Ему попалось хорошее, очень сухое дерево, твердое; лезвие не шло глубоко, скалывало мелкие щепки. Семен отдыхал, ощупывал место сруба. Когда рубить осталось совсем мало, старик встал спиной к нему, поднял руки и нажал на ствол. Оно не поддавалось. Он пробовал сломать, раскачивая, — дерево качалось в корнях. Семен напрягался, но сушина не падала. Он опустил руки и сел. «Очень старый. Но крепкий, — подумал старик. — Его дух сильнее».

И снова подрубал — долго, пока совсем не устал, почти совсем перерубил — и дерево упало в мох. Он опустился на комель и провел рукой по срубу пня.

«Завтра нужно по затесям мять во мху дорогу к этой сушине и таскать кряжи к избушке, — думал Семен. — Тот человек, который прислал письмо, говорил: «Выше тебя на этой реке нет!..» Он человек хороший, и желчь ему поможет. Если зверь старый — желчь самая хорошая».

Два года назад здесь ходил зверь, они встретились, когда старик собирал бруснику. И медведь собирал бруснику. Он ревел, а Семен ругал его. Он, старик, поднимал на лоб повязку, чтобы зверь думал, что у человека есть глаза. Он ругался и показывал нож; держал его двумя руками и шевелил.

— Смотри! Он стальной, острый! Ты меня убивать будешь — я не боюсь!.. Но и ты пропадешь! Мне смерть будет — и тебе смерть будет!

Зверь поревел еще и ушел. Теперь он здесь не ходит. Сейчас он живет на Выдриной речке.

«Он теперь старый, у него большая желчь... Старики говорили — отец бил много медведей. Выше отца — не было. Он был зрячий и сильно здоровый. Который охотник здоровый, всегда говорит: пусть разберут, кто нуждается, хоть всю звериную тушу. Он еще добудет. Выдриная речка — это не так далеко. Если вдоль воды идти — до устья один день надо. Если уйти рано — петлю на медвежьем путике наладить успеть можно. Можно успеть отойти назад и ночевать у огня. Ночь ночевать — это не много. терпеть можно».

Старик рубил сухое дерево на кряжи. Вечером он точил камнем топор, большой нож и пек лепешки. Утром старик вышел из избушки с мешком за спиной. Было темно. Он пробирался с посошком по берегу к медвежьему путику на Выдриной речке.

Там, на медвежьей тропе, он повесил петлю, потом отошел недалеко, с километр, и стал коротать ночь у огня.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.