I

АГАША родила в первых числах октября. Стояла сухая рыжая осень. В деревне все было рыже: хлебные поля, крыши хат, лес, уснувшей за околицей, и самое небо, где солнечные лучи гуляли по простору огромным рыжим веником. Через три дня после родов, лежа в постели, чистая, омытая Агаша наблюдала ребенка, своего ребенка. Он был положен рядом с ней на приподнятой подушке, завернутый в одеяльце из разноцветных лоскутков.

В выбеленной комнате с выскобленным полом, похожим на застывший желтый воск, было светло от игравших на солнце оконных стекол. Агаше было хорошо и приятно лежать: каждая косточка отдыхала, во всем теле стояла легкая тягучая ломота, но уже чувствовалось, как крепнет оно и просит движений.

Под сорочкой вспухали груди; прикасаясь к ним, Агаша замечала, как, отягченные молоком, они слегка ныли в сосках. Приподнявшись на локоть, посмотрела на ребенка и улыбнулась: живой комочек тела, розовый и пухлый, спокойно посматривал в потолок, и была на лице его какая - то необыкновенная мудрость, изредка морщил он крошечный нос и двигал губами, только глаза оставались неподвижными. Агаша заглянула в них, удивилась глубокой черной прозрачности и узнала себя...

- Ух, какой важный, - выговорила она, и собственный голос, нежный и тихий, показался ей чересчур громким. Ткнувшись лицом в одеяльце, позвала полушепотом, полу - мыслью:

- Милый мой сынка, сиротинка несчастный, - и тут же почувствовала, как в свертке одеяла задвигалось и недовольно пискнуло.

Быстро поднявшись, Агаша села в постели и опять ощутила под рукой укол в напруженных грудях. Она захватила сына вместе с подушкой, переложила его ближе к себе и, наклонившись, прикоснулась соском к теплым и влажным губам.

Мальчишка крепко ухватился деснами, капельки молока брызнули и растеклись. Мать невольно дернулась; прошла легкая щекотливая дрожь. Она рассмеялась. Лицо ребенка покрылось капельками молока, он забавно чмокал губами и тянул, тянул... Дала другую грудь, и сразу стало легко и приятно, свалилась какая - то неловкая тяжесть. Отняла грудь. Ребенок, успокоенный и сытый, довольно засопел и, должно быть, опьянев, закрыл глаза.

Захотелось осмотреть всего и, осторожно развернув одеяло, она, прежде всего, припала лицом к нему и с жадностью, позабыв обо всем, вдыхала густой запах молочной прели. Длинные распущенные косы Агаши укрывали сына.

И вот показалось, что само солнце, ввалившись в комнату, рассмеялось всем своим золотом на выбеленных стенах.

- Глядите, мои милые, - послышался за изголовьем кровати вкрадчивый старческий голос, - чего она с ним делает. Ополоумела, задушишь младенца.

Агаша наспех сунула ребенка в одеяльце и покраснела, захваченная врасплох.

Около стояла хозяйка - Устинья Игнатьевна.

- Чего ты, говорю, ребенка мнешь?

- Люблю я его, - застыдившись, ответила Агаша, - мой он, не чей - нибудь...

- Знамо, не чичкин, как не любить. Только, по - моему, одно сокрушение тебе с ребятенком будет. Да и то: подумай, куда с ним? Бабочка ты молодая, во всех видах распрекрасная, от женихов отбою не будет, а тут на - ко тебе: дите на руках.

- Я, тетенька Устинья, замуж не пойду.

II

- Еще чего выдумай. Девкой - вековушей быть хочешь. Теперь мальчишку обзаконить нужно, вот ты и подумай - как при одной девичьей фамилии. Смотри, в бумагах так и пропишут: незаконноплеменный. Тебе же от него на всю жись покер будет.

Устинья Игнатьевна ткнула в сторону ребенка.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.