Предвидение совместной радости, вольной жизни вдруг гулко рванула война, и закачались судьбы, сливаясь во единую судьбу страны. И с той поры надолго, не как хочу, а как надо, стал жить каждый. Двадцать суток с большими остановками катил на восток эшелон, туго набитый юношами, солдатами тыла. И все эти дни Васька Кряжев исходил острой тоской по беляночке Наталье и по родным местам, по Прииртышью с колыхающимися хлебами, которые подступали прямо к избам Миловидовки. А Иртыш – с глухоманью камышей!
Путь эшелона закончился в маленьком городке с терриконами. Городок будто в чаше – кругом сопки, а за сопками на юге – море.
Спустился Василий в забой, и шибанул в нос пронзительно не похожий ни на что знакомое ему запах. Взорванная масса угля, толстая, матово поблескивающая смолой рудостойка, вывалившийся из кровли корж породы килограммов на восемьсот – все это подсказало сообразительному Василию о тяжкой и опасной работе. «Ну что же, – подумал он, – если на войну не пустят, то придется воевать здесь».
А через год приехала Наталья, будто привезла с собой и воды иртышской и степного ковыля с полынью.
А война в дальней дали клокотала, кипела кровью, и здесь, недалеко от тихого городка, в жуткой темени ночи неслышно гибли пограничники. Василий цепко сжимал ручки тяжелого перфораторного сверла, и оно упруго билось в руках, стрекотало пулеметом. После взрыва, не дождавшись, когда выдует вентилятором газ, бежал с лопатой в забой и с неистовым упорством кидал и кидал уголь на решаки транспортера, прислушиваясь к своему телу и радуясь, что на десять часов силы хватит. Бывало, что не рассчитывал, тогда отливали водой,
Степан Колотай, из закарпатских кулаков, попавший на шахту не по своей воле, громадный бычина с горбатым носом во все лицо, не раз подступал к Василию вплотную, шипел:
– Ты што расстилаешься, норму гонишь?!
Глаза Колотая по-волчьи горели в подземном мраке. И тут как тут появлялся его земляк Крысоватый:
– Разьдявим, як жябу...
Василий Кряжев поднимал лампу, высвечивал чужие, ненавистные лица:
– Дай-ка вплотную на фашистов поглядеть. Те отступали, в ухмылке тая угрозу.
А вскоре Василий Кряжев очутился в больнице. Хотелось кричать от нестерпимого жара, будто он спиной не на постели лежал, а на раскаленной плите. В горячем сознании мерещился ему весенний студеный Иртыш. Голову бы в воду – и глотать.
– Воды! – кричал Василий. – Воды!
– Чего тебе? – склонилось над ним женское лицо. Оно таяло, исчезало и появлялось снова.
– Оглохли, что ли?! – рассердился Василий. – Пить.
– Пить, да? Ну и слава богу, ну и молодец! – радовалась чему-то женщина и, придерживая ему голову, влила в рот воды, которая, кажется, тут же испарилась, не докатившись до жара внутри тела.
«Заморит, дура», – подумал он, страдая, и кинулся с берега в горячий Иртыш, пил и не мог напиться, а только сильнее разжигал жажду.
Нехотя отступала смерть от Василия Кряжева. Исчезла жажда, и он стал думать, что умирает, что силы покидают его. Он ничего пока не знал о том, что действительно мог умереть раньше, а теперь уже не умрет. Об этом знали лишь пока врачи. «Раньше» для Василия не существовало, было «сейчас». Все же он стал осознавать, что с ним произошло что-то страшное. Но почему-то все ему улыбаются, будто рады его беде? Приходил начальник шахты Сергей Иваныч Зеленое. Поверх формы небрежно накинул халат. Лицо в улыбке.
– Поздравляю, – говорил, – бой ты, солдат, выиграл.
– Какой бой? О чем вы?..
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.