— Слушай-ка! — крикнул он отцу. Этот крик далеко и дико несся над водой, и тогда Сергей сказал уже осторожнее, будто боясь разбудить кого-то: — Слушай-ка, а как называлась деревня, в которой мы жили?

Отец услышал и ответил:

— Коралово.

— А ты помнишь налет? Или тебя уже не было с нами?

Но отец промолчал, и Сергей слышал, как он с кряхтеньем укладывался спать.

«Кажется, его уже не было с нами, — подумал Сергей. — Впрочем, это не так-то уж было и страшно...»

Было интересно смотреть, как в холодном, мутном, предрассветном небе летели чужие самолеты, по которым стреляли из пушек. И взрывы снарядов казались красивыми и настоящими, как в кино.

Теперь это было смешно вспоминать... Самолеты летели строем и совсем не пугались зенитных пушек... Было грустно и больно вспоминать ему, офицеру, было смешно все это представить, глядя в бездонную лунную пропасть. И Сергей усмехался...

Они стояли на ступеньках маленького крыльца, прячась, словно от дождя, под козырьком крыши. Было холодно, и было трудно унять нестерпимую дрожь... Кто-то говорил, что надо идти в лес, пока не начали бомбить. За лесом без передышки била и била в небо скорострельная пушка, и ее снаряды по очереди лопались в выси. Самолеты летели дразняще медленно, и оттого казалось, что у пушки лопается терпение от злости. Самолеты гудели напряженно и грозно, с ворчливыми перепадами звука, и вдруг один из них, скользнув на крыло, отделился от строя и с заметной уже, нарастающей скоростью и свистом стал падать на лес, откуда стреляла пушечка. И уже не со свистом, а с пронзительным воплем несся он на лес, в то время как другие продолжали полет, и вдруг горячим и душным жаром махнуло из-за леса, задребезжали стекла, и перехватило дыхание от грохота и воздушного удара, непонятной и незнакомой той силы, которая сбила с ног... И все тогда вскрикнули в ужасе, а Сережка, морщась от боли, вцепившись в саднящую коленку, радостно кричал всем взрослым, у которых были белые лица и черные глаза. «Сбили! — кричал он. — Сбили!»

Теперь неприятно было вспоминать тот восторг, а потом холодящий ужас, который сдавил его вдруг и смял, когда он увидел за лесом поднимающийся самолет и услышал оглушавший рев его моторов... Самолет спикировал на пушечку, которая, как видно, раздражала его, и накрыл ее бомбой. Больше она не стреляла... И тогда стало слышно в седом предрассветном воздухе, в котором пахло чем-то незнакомым и опасным, как тоскливо и испуганно выкрикивали паровозы сигналы тревоги. Это было страшно. И Сережка побежал во двор... Лопухи были белыми от росы и льдисто-холодными. Он рухнул в эти лопухи и слышал оттуда, как галдели взрослые, как кто-то громко и угрожающе кричал: «Не ходите в лес! Не ходите в лес!»

Теперь было досадно вспоминать и было обидно представить, опять глядя в лунное спокойствие, тот пикирующий самолет, который быстро и легко расправился с нашей скорострельной пушкой... Он, вероятно, заметил ее и пошел ей в лоб, хотя и мог пролететь бы мимо, потому что все равно они шли на недосягаемой высоте. Ему, наверное, просто захотелось подурачиться; ему, быть может, просто стало неприятно слышать и видеть, как хлещут огненные вспышки и как торопится наша пушечка, и, быть может, он смеялся, когда вышел из пике и когда переговаривался со своими, от которых немножко отстал.

Было очень обидно вспоминать теперь о злобной той пушечке, расчет которой вряд ли успел укрыться, потому что попадание было прямое.

— Папа, ты спишь? — спросил он негромко.

— Да, почти, — ответил отец. — Когда мне надо уснуть, я представляю гладкую воду и поплавки... Вот и сейчас.

— Ну и как? — спросил сын.

— Не клюет.

Голос отца был невнятный и сиплый, но Сергей понял, что отец говорил с улыбкой.

— А Коралово брали немцы?

— Они были рядом, — ответил тот. — Были здесь, где мы ловим теперь лещей. Вернее, будем ловить на утренней зорьке. На вечернюю я не

рассчитывал, откровенно-то говоря. Вечер редко спасает: я никогда не рассчитываю... А почему ты спросил о немцах?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.