— Ничего, — говорил отец, когда они отдыхали в дороге. — Сорок километров — это не так-то уж много... А ты уже тоже не маленький... Ничего!
Он очень был радостный и как будто совсем не чувствовал усталости. Везти кровать было нетрудно там, где лежал утрамбованный снег на обочине шоссе. Но порой попадались каменные плеши, и тогда приходилось трудно. Но отец без устали тащил никелированное железо по голому асфальту и умудрялся шутить...
— Хе-хе! — говорил он, запыхавшись. — Если бы ты побывал на фронте, этот труд показался бы тебе удовольствием. Тащить увязшую пушку гораздо труднее, особенно когда стреляют. А мы тащим кровать! Это особенная кровать... Когда на ней спишь, снятся только мирные сны. Мы ее купили с матерью, когда тебя еще не было на свете. Это старая, довоенная кровать... Хе! Вот и кончился голый асфальт. Теперь даже можно бегом.
Когда до Москвы осталось пятнадцать километров, сил уже не было ни у отца, ни у Сережки. Они остановились у километрового столба, отец снял кепку, и от его головы шел пар.
— Это мы потому устали, — говорил он, тяжко дыша, — что слишком большие участки были без снега. А если бы всюду лежал снежок, мы давно бы были в Москве... Я боюсь, нам не хватит денег, — говорил он, доставая деньги, — а то бы я остановил попутную, и мы бы мигом добрались до Москвы.
Он тщательно пересчитал свои деньги и сказал:
— Пройдем еще пять километров, а там можно будет договориться с шофером.
Они прошли два километра, и уже стало смеркаться. Небо было чистое и теплое, как топленое молоко, а поля вокруг были синими. А над снегом в полях чернели сухие, жесткие стебли.
Отец надоедливо говорил о своей кровати, о снах, которые будет смотреть он на этой кровати, о радости матери, которая отлежала себе за эти годы бока, и упрямо тащил вперед тяжеленную связанную кровать. Сережка должен был толкать санки сзади, но теперь он только держался за толстые ножки кровати, которые торчали из-под матраца, и не в силах был больше помогать отцу.
И вдруг на обочине впереди остановился мощный зеленый «студебеккер».
Отец тоже остановился, и Сережка видел, как то опадали, то сутулились его плечи, как отец колыхался весь, задыхаясь от усталости.
Вышел шофер и замер в позе у колеса, поглядывая на них с усмешкой.
— Что, солдат, — крикнул он, — сына женишь?
— Да, да, — сказал отец. — То есть нет, конечно... Довези! Будь другом... Я заплачу.
— Это хорошо, когда свадьба. Куда везти?
— В Москву, — сказал отец. Он сделал сухой и болезненный глоток и, сморщившись, сказал опять: — В Москву, браток... Будь другом.
— В Москву-у?! — сказал шофер.
«Не возьмет», — подумал Сережка, с надеждой глядя на промасленного парня. Шофер был в кирзовых сапогах, его зачерненная маслом гимнастерка была без ремня... «Не возьмет, — стучало в висках. — Не возьмет».
Но парень взял их и довез бесплатно до Крымского моста.
Они были почти дома. Москва была уже вся в огнях. Они шли по набережной, таща за собой кровать. Река внизу переливалась смолистой чернотой, отражая огни, а на каменной набережной лежал тонкий слой снега.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
(Из очерков о Болгарии)