Рассказ
Они опустили на дно, метра на три с половиной, какие-то детали от гусеничного трактора и закрепили веревки на корме и носу. «Якоря» эти держали прочно, и только в сильные ветры лодку иногда сносило на глубину... Но этот день прошел тихо, было очень тепло, и заря начиналась спокойная и желтая. Вода в заливе отражала берег, и огромный стог сена, и деревья; и все это в воде было темным, как тина, и душистым, будто сама вода пахла сеном. Залив был невелик и весь подавлен предвечерними отражениями, весь был объят оцепенением летнего вечера, и только на выходе, за тростниками, мягко розовело само водохранилище в легкой, ползущей испарине. И далеко все было слышно... Слышно было, как шумели крылья одиноких чаек, летящих над розовой испариной. Чайки летели тяжело и устало и не кричали, как утром.
Поплавки стояли в воде спокойные, похожие на острые винтовочные пули, солнце уже село, и в ясном небе отчетливо белел прозрачный полумесяц.
И вот тогда-то в углу залива в слитной с берегом тинистой темноте раздались всплески рыбы. Когда рыбы всплескивали и показывались над водой, старик, сидевший в зеленой лодке, вздрогнувшим, приглушенным голосом восклицал все одно и то же: «Слышишь?»
А сын его слушал молча и смотрел туда, в угол залива. Там, где плавилась крупная рыба, вода вспыхивала закатным румянцем и растекалась кругами, и эти сонные круги доходили до лодки, колебали луну, стог сена, и тогда казалось, что полумесяц смеется.
— Брать не будет, — сказал старик.
Рыбы двигались стаей, уходя из залива в тускнеющую розовость водохранилища. Они миновали поплавки и, по-дельфиньи плавно кувыркаясь в теплой воде, показывая свои черные спины и острые плавники, уплывали в большую воду, но и там, в том тихом, затухающем румянце, долго еще виднелись эти большие, горбатые лещи, которые ушли из залива.
— Брать не будет, — опять сказал старик. — Когда лещ плавится, он не берет.
Лодка его закачалась, и от нее пошли по заливу крути. По этим опаленным кругам можно было понять границу воды и суши.
— Где заночуем? — спросил старик. — В сене или у костра?
— У костра, — сказал ему сын. — Разве забыл? Мы ведь с тобой наловили на уху. Будем варить уху. — И он крикнул озорно: — Уху-ху-ху!
Он тоже зашевелился в лодке, и от лодки тоже пошли ровные и мягкие круги... Он был раза в два моложе отца. Он достал из кармана приемник на полупроводниках, и над заливом тихо задребезжала речь.
— Выключи! — сказал старик.
— Погоду послушаем.
— А-а-а, что там! Рыба — лучший синоптик, она никогда не ошибается... Выключи. Ты лучше послушай, как месяц звенит...
— Что?
— Когда крути от лодки расходятся...
— Что ты сказал?
— Я говорю: мотай удочки, потому что здесь не так-то просто добыть топливо на костер, — сказал старик. — Завтра, я боюсь, будет плохая погода.
— А при чем тут месяц? — спросил сын.
Но старик не ответил ему, сматывая свои длинные крашеные удочки. Делал он это осторожно и старательно.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
(Из очерков о Болгарии)