Лифт на эшафот

Жанна заставила себя улыбнуться и любезно обратилась к Женевьеве:

— Прекрасная мысль. Но пойдите, пожалуйста, вдвоем. Я лучше побуду с детьми.

— Что-нибудь случилось? – забеспокоился Жорж.

— Нет, нет... Легкая мигрень, вот и все. Иди умойся, Женевьева, и составь компанию своему брату. Пока вы будете в кино, Жюльен вернется, и таким образом ты заставишь его ждать.

Женевьева покусывала платочек. Ее недавний страх прошел. Она чувствовала, что ее лишили утешений, на которые она имела право. От сдерживаемых рыданий ей трудно было дышать. Она бы охотно умерла, если б могла увидеть их страдания, насладиться ими. Нужно обязательно что-нибудь сказать или сделать, чтобы вывести их из этого состояния равнодушия.

– Я хочу развода! – крикнула она.

Жанна сделала шаг, чтобы встать между ней и Жоржем, и оборвала ее:

– Неправда. Ты хочешь, чтоб тебя пожалели во что бы то ни стало.

Но Женевьева ее не слышала. Она обращалась к брату, более чувствительному к ее страданиям.

– Жорж, на этот раз все серьезно, клянусь. Я больше не хочу видеть Жюльена. Он причинил мне слишком много горя...

Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Жорж чуть не сдался, но устоял, перехватив взгляд жены: он хорошо знал это выражение лица, предвещавшее длительную размолвку. Он безнадежно махнул рукой.

– Хорошо, ты разведешься, Жину... Но сейчас суббота, вечер... С понедельника я этим займусь...

Женевьева медленно подняла голову.

— Значит, ты мне не поможешь?

— Да нет же, помогу, – с раздражением сказал он, – только что ты хочешь, чтобы я сделал сейчас?

Женевьева выпрямилась с оскорбленным видом.

Жорж пожал плечами, а она с достоинством направилась к двери, но остановилась, задыхаясь от бессильной ярости. В ее войне с Жюльеном ей был необходим союзник немедленно. Мысль о том, что она окажется наедине со своей ненавистью, пугала ее.

Оставалось еще одно средство, и она не замедлила прибегнуть к нему.

– Если я хочу развестись, то не ради себя, Жорж, а ради тебя. Я должна тебе сказать об этом, слишком давно меня мучает совесть...

Жорж вздохнул.