- Что я, козел отпущения? - буркнул он наконец. - Вон Мишка Дьячков...
- Мишка? - взвился бригадир. - Мишка вертится, как волчок, и ты на него не сваливай, это твое дело... Совесть надо иметь! - зло выкрикнул Дуга, саданув по шаткому столику огромным своим кулачищем. - А не хочешь шевелиться, ищи другое место, непыльное. Жить, Броня, надо честно, на правую копейку.
На Забродина неловко было смотреть: красный, ощетинился, вот-вот вскочит, наломает дров. И Дуга перед уходом бросил через плечо:
- Вычеши башку, гляди - вся взъерошена...
Как-то вечером я на часок забежал к Дуге, в его тесную квартирку, где и ему-то одному, медведю, было не развернуться, а тут еще жена, трое детей. Пока раздевался у порога, невольно подслушал, как Дуга спросил у старшей дочери:
- Люда, ты что читаешь?
- «Березовую рощу» Федора Гладкова.
- Давай вслух.
- Я уже на половине.
- Неважно. Если это про лес, я пойму.
«Птицы стремились одна за другой удивительно стройно, - донеслось до меня. - Передовой журавль, вожак, будто тянул всех на своих крыльях...»
В тот вечер мы говорили о том, что это значит - быть вожаком и какие у него должны быть крылья, чтобы он мог тянуть всех за собой.
- По-моему, - сказал тогда Дуга, - жить надо уплотненной жизнью, чтобы она напоминала одну отчетливую линию. Прямую...
- Или стройное дерево, которое рвется к солнцу.
- Да, или прямое дерево.
- Женя, ты доволен своей жизнью?
- Мужик без топора хуже комара. Мне нравится моя работа. Потому что в эти леса врубался еще мой отец...
С детства его окружали сосны да ели. Выглянешь в окно - перед тобой стена из обомшелых стволов и сучьев, ступишь на крыльцо - около грибы и ягоды, только руку протяни, и на траве в клетке рыжие белки, которых сам поймал. И песни, что слышал, были о лесе, и частушки, и любая беседа... Потом, взрослея, он стал понимать, что многое из того, что было рядом, все эти простые вещи - это тоже лес, только принявший иную форму, удобную человеку. Еловый подоконник. Сосновая дверь. Кленовый стол... А мысль простиралась еще дальше, и виделось уже, как близкие, знакомые деревья превращаются в мосты, перекинутые через неведомые речки, в дома для неизвестных людей где-то вдали, в южных степях и совсем далеко - в заморских загадочных странах. И сознание того, что между тобой и всем светом существует прочная связь, наполняло его труд смыслом. Дуге важно было это понять, ему надо было подлинно знать, во имя чего ему приходится каждый день губить красоту, ведь он не варвар какой, не зверь, чтобы равнодушно смотреть, как летит к земле казненное тобой величавое дерево.
Утром в лесу, перед тем как ребята разойдутся по своим местам, Дуга говорит им всегда одно и то же: «Ну, други милые, человеке земнородные, сегодня надо поднатужиться и поработать с душой». И - на трактор. Тихо в тайге. Кто первый нарушит эту тишину - бригада Пелевина, или Салтыкова, или Зайцева? Дуга в охотничьем азарте заводит свой трактор. Это он себя заводит: переднему зверек, а заднему следок. И на какое-то мгновение раньше других взрывает утреннее лесное безмолвие...
- Понимаешь, главное для бригадира - увлечь личным примером, - сказал мне Дуга. - Тогда и все остальное приложится, тогда можно, если надо, и вожжи натянуть. В меру, конечно, чтобы не порвать.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.