Лесорубы

Яков Кошелев| опубликовано в номере №1140, ноябрь 1974
  • В закладки
  • Вставить в блог

Главный человек в тайге, конечно, повариха Таня. В любое время к ней зайди, тут всегда стол да скатерть. Про нее даже стихи писали. Дескать, столовая Татьяны - заехавший в леса вагончик на поляне, четыре колеса... Вот в этом-то вагончике я и поджидал Евгения Дугу в вёсном месяце апреле. За окнами, заляпанными, как зимой, хлопьями снега, то ли ветер протяжно стонал, то ли плакали вконец застуженные туго натянутые березы, а передо мной дымил в зеленой кружке круто заваренный чай, под ногами пристроились Дозор и Мухтар - два славных, ласковых пса, два верных друга лесного человека Матвеича. Хозяину собак повариха тоже поднесла чай. Он шумно прихлебывал из тарелки, чтобы не обжечься, и с видимой охотой рассказывал о себе, о своих немудреных обязанностях водогрея, которые требуют, однако, чтобы он жил в лесу, а в поселок - проведать жену, подхарчиться и попариться в бане - выезжал чтобы по праздникам, не иначе.

- Это зимой только, - говорил Матвеич. - Когда надо воду для тракторов греть. А летом-то я в бригаде, сучки рублю...

- И у Дуги приходилось работать?

- У Дуги, у Пелевина Юры, у Салтыкова Николая... У всех топором махал.

Я слышал уже, что бригады Пелевина и Дуги много лет соперничают друг с другом, что бригадиры ревниво смотрят, а как там дела у соседа. Мне говорили, что люди они совсем разные.

- Как сосна и елка, - живо подтвердил Матвеич. - Пелевин - тот тихий, с ним легко, никаких сучьев на нем, как на сосне. И не слыхать его никогда, а слова притискивает - будто зерна из шишки выколупывает. А Дуга - точь-в-точь елка суковатая. И крутой - страх...

- Хорошее настроение - я для него Танюша, Танечка, - сказала повариха, - а чуть что не ладится - бирюком глядит и меня, конечно, в сторону.

Несколько дней назад в Коноше, столичном поселке района, я встретил Дугу на вокзале, откуда торжественно, с музыкой и речами, провожали на Украину эшелон. Это был лес, заготовленный дополнительно к заданию первых трех месяцев года шестью юношескими комсомольско-молодежными бригадами. Полсотни вагонов стояло на путях, и по бокам многих из них сияли под солнцем красные плакаты. Когда отзвучали слова напутствия и поезд тронулся, все, кто находился в те минуты на перроне, читали эти проплывающие мимо плакаты. Я был недалеко от Дуги и видел, как он, только что улыбавшийся, подобрался вдруг, стал серьезным, когда показался вагон с аршинными словами на нем: «Сверхплановая древесина комсомольско-молодежной бригады кавалера ордена Ленина Евгения Дуги». Но это длилось считанные секунды. Тут же я услышал, как он со смехом, притворно сокрушаясь, сказал своим соседям:

- Нет, вы поглядите, на какой вагон мое доброе имя прицепили. Лес-то в нем, жердье на огород. Ну, не позор ли? Ведь состав попрет через всю страну...

Высокий, с тяжелыми плечами и тяжелыми, длинными руками, Дуга показался мне поначалу человеком, каких за двужильность, за силу их необыкновенную зовут на Севере лошадными. Продолговатое, крупноносое лицо, прямые каштановые волосы, рот - жесткой полосой над раздвоенным подбородком. Потом я натолкнулся на его взгляд, пристальный, но не резкий, поймал широкую, добродушную улыбку, отметил для себя, что шаг у Дуги легкий, размашистый... «Крепкий парень, - подумал я тогда. - И сразу не раскусишь».

Матвеич, словно прочитав, что у меня в голове, протянул загадочно:

- Да-а, Дуга - он и есть Дуга. Тот же хомут...

И я долго не мог понять, что бы это значило.

А за окнами все так же северный ветер гнал и гнал снег. Ребята, пришедшие обедать, уже вкусили Татьянину нехитрую стряпню, оттаяли, завели неторопливую беседу.

- Ну, погодка, ну и ну! - удивлялся рыжий парень, крепыш из тех, о которых говорят, что, мол, и не казиат, да кряжист. - Выхожу это на крыльцо - на тебе, снеге глубокие. А на снегу - собака. Жалкая, в глазах тоска. Вчера еще лакомилась по задворкам, видно было, где кость, где огрызок какой, а сегодня затрусило, припорошило все, вот она и опешила, растерялась. Смотрю, ей залаять с досады хочется, да где там: на голодное брюхо голос не потечет...

- Ничего, распекает солнышко и на задворье, - сдержанно пожалели лесорубы собаку.

Стоит кому-нибудь, замечал я не раз, повести речь о наших меньших братьях, как тут же найдутся охотники продолжить ее. Так и тут. Один сказал, что недавно голыми руками словил белку. Подпилил осину, она пошла крениться к земле, а по стволу вниз, к комлю, скачет взъерошенный зверек. Ну, дерево брякнуло оземь, взлетела белка и камнем в снег... А другой видел рядышком, от столовой невдалеке, следы лося, древесного животного, и сосняк видел, что он обглодал.

- Лось что? - усмехнулся третий. - У нас по делянке рысь только что прокралась. Вверх по волоку шли - ничего не было, обратно вернулись - свежий след.

- Данг?

- Ага, рысь, и лапы - во!

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены