Председатель Алтайского губкома РКП(б), член партии с 1904 года, Иван Вонифатьевич Присягин. расстрелянный белогвардейцами в сентябре 1918 года, был замечательным рассказчиком. В семнадцатом и в восемнадцатом годах он часто заходил к нам в редакцию алтайской газеты «Голос труда» и, когда, бывало, схлынет очередная редакционная горячка - гранки прочитаны и выправлены, верстка номера закончена, - по нашей просьбе нередко рассказывал нам о своем пребывании во Франции, об учебе в ленинской партийной школе в Лонжюмо под Парижем.

И. В. Присягин был человеком исключительной скромности. О себе он говорил с большой неохотой и очень скупо. Только раз он как-то проговорился, что был избран секретарем президиума школы. И лишь много лет спустя, когда были опубликованы воспоминания Н. К. Крупской о В. И. Ленине, мы узнали, что Присягин считался в ленинской школе в Лонжюмо «незаурядным рабочим» и был в ней «общим любимцем товарищей».

Н. К. Крупская тепло и проникновенно вспоминает о Присягине в связи с Апрельской конференцией большевиков в 1917 году.

В годы моей работы в «Голосе труда» я был еще неопытным журналистом и не догадался записать устные рассказы И. В. Присягина. Но некоторые я запомнил. Один из них я и предлагаю вниманию читателей «Смены».

В одно из посещений редакции «Голоса труда» Иван Вонифатьевич резко и по существу раскритиковал нас за недостаточное внимание к жизни молодежи, к школе и к детям. Видимо, огорчение от его справедливых упреков столь явственно отразилось на наших лицах, что Присягин спросил нас:

- Что, проняло?

- До самого нутра, - ответил наш редактор, прозванный злыми редакционными языками за свою доброту и кротость «тишайшим».

- Если проняло - значит, будете больше думать о молодежи и лучше работать. А теперь послушайте, какой случай произошел однажды с Лениным в Париже. Кстати, этот случай, свидетелем которого был я сам, имеет прямое отношение к нашему разговору о детях.

Насколько большое значение придавал Владимир Ильич нашей партийной школе в Лонжюмо, - начал свой рассказ Присягин, - можно судить по тому количеству времени, которое он уделял для работы в ней. Один этот факт говорит о многом: кто, кто, а Ленин умел ценить время, уплотняя и загружая каждый час своей работы до предела. Он читал нам лекции по трем предметам! И все же успевал присутствовать на наших учебных семинарах, на собраниях слушателей школы, на обсуждениях результатов экскурсий. Нередко он и обедал вместе с нами.

Зато в часы отдыха он умел отдыхать так, как немногие из нас: радостно, весело, с душевной непосредственностью.

Местечко Лонжюмо, расположенное под Парижем, на одной из магистральных дорог, мало благоприятствовало пешеходным прогулкам, которые так любил Ленин. Движение здесь не утихало ни днем, ни ночью. Поэтому Владимир Ильич и Надежда Константиновна в поисках такого уголка, где можно было бы отдохнуть среди природы, совершали далекие прогулки на велосипедах. Мы, слушатели, не участвовали в этих экскурсиях, но зато мне довелось побродить с Владимиром Ильичем по Парижу. Одна такая прогулка мне запомнилась особенно.

Была весна. Занятия в Лонжюмо пока не начинались, так как в Париж приехали еще не все слушатели школы.

Надежда Константиновна пригласила меня к себе, чтобы порасспросить о моей работе в газете кожевников. Только мы закончили наш разговор, как в комнату вошел Владимир Ильич в сопровождении группы товарищей из парижской колонии большевиков. В те годы она была довольно многочисленной.

Поговорили о предстоящем в июне в Париже совещании членов ЦК и о тезисах доклада Владимира Ильича на этом совещании. Потом кто - то предложил прогуляться по городу, благо погода была замечательная. По дороге, возле одного кафе - излюбленного моста встречи большевиков, находившихся в эмиграции, - к нам присоединился Луначарский.

Владимир Ильич был в прекрасном настроении, шутил, заявляя, что мы выглядим настоящими парижскими фланерами, завсегдатаями бульваров, и что - де только моя косоворотка, которую я не успел еще сменить на рубашку с отложным воротником и галстуком, нарушает ансамбль и напоминает о стиле «а - ля рюсс». Он добродушно посмеивался над некоторыми товарищами, с тоской поглядывавшими на скамьи бульваров. Он называл их «обозниками» и рекомендовал систематически тренироваться в ходьбе.

Раза два мы все же отдыхали, но долго засиживаться нам Владимир Ильич не давал. Мне казалось, что мы уже исшагали весь Париж вдоль и поперек, все здорово устали, а Владимир Ильич был таким же свежим и неутомимым, как в самом начале прогулки.

На обратном пути, на одной из старинных, немноголюдных улиц Парижа, мы повстречали горько плачущую девочку лет четырех или около того. Кто - то из нас поднял ее на руки. Девчушка залилась и того пуще. Подошел Владимир Ильич, взял девочку из рук товарища, опустил ее на тротуар и говорит нам:

«Отойдите подальше в сторону. Ребенок пугается, видя столько незнакомых людей. И никогда не берите ребенка на руки, пока с ним не познакомитесь и он сам не потянется к вам».

Отойдя шагов на десять, мы стали наблюдать за «развитием событий». Владимир Ильич присел на корточки; его лицо оказалось на одном уровне с личиком девочки, и он начал в чем - то горячо убеждать свою маленькую собеседницу. Через минуту она уже перестала плакать, еще через минуту улыбнулась, а минут через пять нежным, тоненьким голоском запела французскую песенку и под звуки этой песенки начала танцевать.

В этот момент вся в слезах, со сбившейся набок огромной модной шляпой примчалась взволнованная мать потерявшейся девочки. Она судорожно прижала дочурку к своей груди, затем начала горячо благодарить Владимира Ильича. Ленин чему - то весело рассмеялся. Когда они собрались уходить, девочка потянулась к Ленину, обняла и поцеловала его, а потом часто оборачивалась и посылала ему крошечной ручонкой воздушные поцелуи.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.