— Да не вышло как-то... И потом к чему, ведь помочь уже не можем, квартир свободных нет...
— А просто поговорить?
Зайцев в горкоме недавно. Возможно, он еще не освоил тонкостей аппаратной работы, что называется, не владеет обстановкой, не умеет «подготовить бумагу». Да бог с ней, с бумагой! Показалось, не умеет самого важного — сопереживать. А как без этого комсомольскому работнику?
Ну, предположим, неопытен Зайцев. Не по душевной черствости не встречался с Наташей — текучка заела. Но эта история прошла и мимо секретарей горкома, которым в опыте не откажешь. Если бы задела сердце чужая беда, уверены, и Павел бы поступил иначе, и ответ в «Смену» не пылился бы в горкомовских кабинетах полтора месяца.
«Электрон» — предприятие заметное не только в области. И в производственной системе ВОС — одно из лучших: не обделено премиями, знаменами.
— В первую послевоенную осень сарай был. Крутили веревки, вручную делали гвозди... И все — слепые. Голодно, трудно, а люди держались друг друга, одной семьей жили, — с трудом дается Виктору Егоровичу Климову внешнее спокойствие. — Я в 1949-м пришел сюда. Стали потихоньку обустраиваться, жить-то надо. На Брянщине земля выжжена, разорена, людям всякая малость потребна. Мы щетки, подушки выпускали — так они тогда нарасхват шли, как нынче финские сапоги. В 1962-м скооперировались с радиопромышленностью. Собственно, тогда и родился «Электрон»...
Уникальные трансформаторы для станков в нашей стране выпускает только «Электрон». Почти весь станочный парк отечественной промышленности «завязан» на брянском предприятии.
От веревки, гвоздя — к сложным современным приборам, от копеечного дохода — к миллионной прибыли. Это рывок производственный. А рванулись ли души друг к другу, стали ли люди добрее, заботливее?
Мы сами из того, послевоенного времени. Помним хлеб по карточкам, километровые очереди за керосином, комнаты в бараках. Но люди не могли пройти мимо инвалидов, мимо горя, страдания. Делились последним. Еще рядом была война, общая всенародная боль. Кровоточили раны, надрывно вскрикивала гармошка, слезы и смех круто перемешались в той жизни. И нынче невольно обернешься, услышав скрип подшипника — почудится вдруг: на деревянной тележке катится безногий инвалид... Но еще помнится: к тележке приторочен мешок с нехитрым инструментом. «Холодный сапожник» — сколько их было на дорогах России! Люди, изувеченные войной, жизнью, хотели остаться и оставались людьми. Совестливыми, работящими. Страна вставала из разрухи. Экономических прорех, дыр было не счесть. И многое в ту пору легло на плечи инвалидов.
Во Всероссийском ордена Трудового Красного Знамени Обществе слепых, созданном в 1925 году, сегодня 110 объединений и предприятий, вырабатывающих продукции без малого на один миллиард рублей в год. Их вклад в народное хозяйство, в перестройку существен и весом.
Да, трудовой коллектив «Электрона» в общем-то такой же, как и на обычных предприятиях. Здесь действуют те же производственно-экономические законы, те же неписаные людские отношения. И все же тут особый микромир.
Долгое время, чего таить, мы вроде бы не замечали таких вот рабочих коллективов. Мол, есть у них своя организация, которая решает специфические проблемы специфическими методами. Знали, что работа слепых, продукция, которую выпускают, как правило, по шкале производственных коопераций ценится очень высоко. Тот же «Электрон» практически не получает рекламаций смежников. Психологи и специалисты по организации труда утверждают: именно слепым присуща особенная тщательность, высокий профессионализм в мелкой, «дробной» технологии и сборке.
Но «Электрон» отличает еще вот что. Как мы говорили, здесь почти половина работающих — зрячие. Об антагонизме, неприязни и речи не может быть: живут, работают вместе. Напротив, нас иное кольнуло — здоровые, со стопроцентным зрением ребята порой как бы вовсе не ощущают, что рядом с ними, бок о бок, люди увечные. Исчезает в общении сердоболие, души теряют зоркость. Ведь видели, не могли не видеть — в прямом и переносном смысле — что происходило в тот день с Василием.
— Жив был бы Вася, — никакого сыр-бора... Подумаешь, уволили, так и приняли через месяц. У нас тут всегда так... Разве из-за квартиры вешаются? — мнение многих.
Черствость, нравственная слепота? Нет, страшнее — обыденность.
Макеев жил в одной комнате с Федоренко.
— Вздыхал все, — вспоминает Сергей Антонович, — воду пил. Да, вот еще: к Пантюхову за папиросой пошел, хотя некурящий...
Комната общежития. Та самая. Восемнадцать квадратных метров, три кровати, шкаф, круглый раздвижной стол. От Василия здесь уже ничего не осталось — ни магнитофона с колонками, ни комплекта специального журнала «Наша жизнь»...
— Он душевный был, — продолжает Макеев. — Если что сделать надо — первый вызовется. И работал аккуратно, в охотку. Я с ним прежде в одной бригаде работал, а после, когда Васю обратно взяли, его почему-то в другую определили. А там все новое — и люди, и работа. Конечно, глупо думать, что это его подтолкнуло. Но, знаете как бывает: одно на другое. Узелок за узелком — перепуталась нить, тут уже единым махом рвать решился Василий.
Мы спросили у секретаря комсомольской организации Сергея Сереченко:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Окончание. Начало в № 19.
Заметки взрослого человека, которого иногда еще называют молодым