Приводилось попадать в Кострому в трескучий мороз с туманною мглой и в истошную засуху с прокаленною дымкой, в осеннюю сизеющую волглость и в яровую ласковость земель и вод, однако ж, когда ни ступи сюда, с первых своих шагов ощущаешь мирное и доброе, проникаешься, что попал в близкий душе город, чувствуешь себя как дома. Нет-нет, свой дом у тебя есть в иной какой точке, и малая родина, то есть место рождения и взрастания не тут, но вот понимание родной страны, ее пространности и повсеместности в своих границах, опознаваемости Отечества возьмет да резанет!

Местоположение? Ритм жизни? Облик улиц? Настрой горожан? Достопримечательности? Что сообщает Костроме такое притягательное обаяние?

Может, вся причина в Волге? Она вправду обладает, так скажем, градообразующим дарованием. Открытость к великой реке — уже и характер пейзажа, и черта характера жителей. Несколько десятилетий назад Кострома лишилась Костромы — отвели вбок соименную реку, оставив от нее для костромичей заливчик, но приречный, волжский дух уберегся. Хотя с Волгой ужиться оказывалось и накладно. Поселение на левом, северном берегу увидело железную дорогу в 1887 году лишь за водной преградой, поезда явились сюда по мосту лишь сорок пять лет спустя, автомобильное и пешее сообщение с Центральной Россией стало независимым от сезона еще на сорок лет позже. Долго ждала Кострома проезжего моста, он заметно влияет теперь на местную экономику, бурно стали расти и промышленность, и микрорайоны на правобережье, но центр не сместился, Волга словно стягивает обе стороны, Кострома остается Костромой.

Вот река меняет свои роли. Говорю это не в тоске по бурлакам, а лишь констатируя то, что по костромской набережной и так видать. Свидетельство прежней роли — комплекс торговых рядов, выдающийся архитектурный ансамбль и социально-экономический памятник. Строились ряды с последних десятилетий XVIII века, не сразу, но накрепко. Перебираю с удовольствием их названия: Красные (это главенствующие), Мучные, Мелочные, Овощные (они же Табачные), Пряничные, Масляные... Меж ними есть тонкие художественные различия, но есть и общее: уважение к зачинателю, автору Красных и Мучных рядов, Степану Воротилову — во времена моды на иностранных и по-иностранному ученых архитекторов вроде бы неграмотному самоучке, но зато сохранившему навыки отечественной традиции.

Если забраться вовнутрь старинных торговых предприятий, то убедишься, что не одним камнем они ставились. Много использовано дерева, да к тому ж отборного, отчего и служит оно до сих пор. Глянь на ворота, во внутренние прямоугольники воротиловских рядов — сколь мощный тес пошел на воротные полотнища и сколь великовозрастные бревна на перекрытие проема. А любовь костромичей к отборному лесу подтвердится в кварталах одноэтажной застройки циклопическими вереями не существующих уже, как правило, ворот. Впрочем, повременим с деревянною темой, мы пока влияние реки обсуждаем, в торговых рядах пребываем.

Обратившись мыслью в прошлое, уяснишь: одними местными да окрестными силами этакие ряды не наполнишь, да и жителей тогда не столько тут было, чтоб оправдать капитальный ансамбль подобной вместимости. Кострома была на Волге перевалочным пунктом, где велся бодрый обмен товарами, с разных мест приносимыми водою. Оттого-то комплекс бесчисленных лавок и складов ориентирован на берег, тянется к нему. Сегодня набережная малолюдна, а некогда деятельная коловерть тут кипела.

Замечено, что ушедшие времена как бы сплющиваются, дни, годы, века видятся в непропорциональной плотности. Присовокуплю: ретроспектива плотна оттого, что выживают для нашего патриотического взора лишь светлые, позитивные проявления, муть оседает, грязь утекает, торжествует же достойное. Кострома, скажем, имеет немало машиностроителей, а нужно еще больше — крупный завод «Мотордеталь» поднялся по тусторону моста, и все верно, город не жителями красен, а работниками, вот и требует развития дело профтехобразования. А ежели вспоминаешь, что более века назад неугомонный костромич Федор Васильевич Чижов за такое образование соотечественников ратовал и деньги свои оставил на деятельность подобных училищ, это не унижает сегодняшних хлопот, размах которых, в свою очередь, не выставляет в комическом виде старания давнего инициатора. Тут что получается: прямая из прошлого в современность помогает вглядеться в будущее.

Закономерность психологическая: новостроенное порою проигрывает эмоционально рядом с устоявшим в веках. Века-то провели отбор, до нас не дошли неудачные опыты, ложные творческие ходы; время, то есть эволюция народных предпочтений, провело суровый отсев. Ход истории — в пользу совершенства, сколь ни обидны утраты. Создания же, неотрывные от нас по времени, такого отбора не успели претерпеть. В этом смысле раздумье над зодчеством предыдущих поколений особо поучительно и воспитующе — пусть не в лобовых аналогиях, но заключена тут подсказка, как делается долговечное." Мы часто заговариваем о традициях, но забываем, спеша к конкретным приложениям, выявить их основополагающую суть, которая не здесь ли: традиция уважается за то, что она экономит общественную энергию, становится вкладом одного поколения в жизнь следующих. Сбережение материальных и духовных ценностей предшественников несравненно увеличивает силы входящего в зрелость человека, поколения. Разрушая же традицию, отворачиваясь от нее, допускаем таким образом протори народного достояния. Будем критичны своим умом, но попомним позитивную, жизнестроительную роль предшествующих. Не удивляться отчужденно, а понять и нечто перенять - вот суть.

Итак, о прошлом. Показательными свидетелями старины являются в Костроме, например, церковь Воскресения на Дебре и Ипатьевский монастырь во главе с Троицким собором. Церковь и собор, счастливо дошедшие до нас, строены одновременно — в 1652 году. Оба храма изучены и описаны искусствоведами, не станем конкурировать, нам надо держаться своего сюжета — поиска определения, чем же влечет костромской характер. Старинные его отображения могут натолкнуть на корни, корневую систему. Фрески. Костромская школа живописцев. Они в виде исключения и нам на радость все девятнадцать мастеров подписали свою работу в Троицком соборе. Их рука узнается и в приделе церкви Воскресения. Не только там: в XVII веке несколько десятилетий подряд пребывали они в широкой славе, рисовали по главным местам древнего соединительного тракта — в Ярославле, в Ростове, в Переславле, в Москве. Они нарочито искусные рассказчики, это и есть их стиль, демократически обращенный, соразмеренный со вкусами простого зрителя, — получается повествование не про легенду только, но и про людей и уклад, современные художникам, получается единый ритм и колорит, что радует глаз, но тому же глазу не мешает вникать в изложение. Куда как непроста художественная культура простодушных волжских богомазов...

И устойчива, ибо коренится в народном жизнечувствии. Центр губернской Костромы, весьма прилично сохранившийся, подтверждает это. Строили тут в XVIII — XIX веках; Петербург диктовал классицизм, но столичные предписания на месте редактировались, складывался городской ансамбль в тех же чертах — взаимосогласия, неброскости, степенности.

И хорошо, что …надцатиэтажные параллелепипеды не вторглись в эту паутину улиц, что современная застройка и находится в современных кварталах, прирастающих к городу-памятнику. А его ансамблевая архитектура не может не влиять на местный человечий характер.

Тут он где-то, искомый секрет. В объяснении человечности костромских кварталов тем, что отразили именно народное жизнечувствие, самое здоровое, в котором нет противоположения города деревне, он мыслится ее сгущением, притягательным пространством для окрестности, но взаимно открыт единству. И нищи грады без земли. Пожалуй, в Костроме эта соединенность проявлялась с подчеркнутой силой с давних пор, влияя на характер, стиль, душу, лад житейский. Гляньте, поныне ведущая здешняя промышленность подчеркнуто земная — в ее основе лен. Давно прекратился парусный флот и экспорт парусов, а дело не застопорилось, лен остается льном. А мялки, трепала и прочая крестьянская утварь, с помощью которой от стебля до волокна, от волокна до полотна доводился некогда лен, заменил столь же многосоставный набор скородействующих станков, машин и механизмов. А что они все, не будь земли с урожаем? Больше скажу: разве не злободневно для нынешнего и завтрашнего переустройства села это вот самое — подрастерянное, сознаемся, — убежденное чувствование неразъемности города и деревни? Не потому ль пропагандирую я Кострому?

Здесь давно почуяли полезность знания и понимания окрестной земли. Зачин усидчивому краеведению прослеживается уже в конце XVIII века и еще на уровне полуторастолетней давности может быть продолжен рядом имен, средь них Павел Федорович Островский, приходится он дядей великому русскому драматургу. Отметим, в послереволюционные годы костромские родинознатцы сделали необыкновенно много. Принципиален вклад Василия Ивановича Смирнова, с энциклопедической широтой обследовавшего округу этнографически, археологически, геологически, по части архивов и памятников архитектуры и в других разрезах, а еще организовавшего Костромское научное общество по изучению местного края и этнологическую станцию этого общества, соединившего интересы, занятия, старания немалого числа увлеченных. За 20-е годы материалов было собрано целое богатство, они публиковались. Дальше последовали меры, о которых не принято сегодня вспоминать: краеведческое движение, достигшее при Советской власти беспрецедентных успехов, было в начале 30-х расформировано. Соглашусь, увлечение краеведением может проявиться двояко: или пониманием связанности местной жизни с общим развитием страны, или же неким затворничеством в муниципальных границах, когда исподволь рубятся соединительные нити с национальной культурой в полноте ее движения. Этого кто-то боялся? Но как раз краеведы костромской школы провинциализмом не страдали, мыслили охватно, их изыскания по-прежнему сохраняют ценность для капитальных обобщений, кои не в состоянии быть грамотными, коль не обопрутся на кипы конкретного материала, который только и дает кропотливое изучение местного края.

Что прятать глаза, надобно вспомнить, что в те же первые из тридцатых годов по России шло поветрие, в котором Кострома лишилась основного собора, прилежащей — авторства того же Вороти лова — колокольни, бывшей пиком городской панорамы; лишилась красивейшей Троицкой церкви; Салтыковской, расписанной Верещагиным; Козьмодемьянской при Большой мануфактуре, куда один из совладельцев, П. М. Третьяков, пригласил Валентина Серова и Константина Коровина сделать полотно во всю стену «Хождение по водам»... Когда забота о памятниках культуры стала конституционной обязанностью, нам тяжело воспринимать такие факты. Но, отметим, мы еще не отменные мастера заботливости. Года три назад загорелся от мальчишеских шалостей Богоявленский собор, то есть областной архив; давно поговаривали, что надо б перевести его из неприспособленного помещения, да еще XVI столетия, да еще с древними фресками, а вот пострадало краеведческое собрание общесоюзной значимости. Тут не утешишься напоминанием, что в 1847 году пожар в соборе был яростней и вообще в прошлые эпохи Кострома не раз выгорала катастрофически, но нам-то пристало быть бдительней предков. Вот ведь верно сослужили новую службу старые вместительнейшие погреба Ипатьевского монастыря. Туда отправляются те мелочи, что оказываются на поверку редкостями. Одновременно идет перевозка строений со всего края, ширится музей деревянного зодчества. Получается не нагромождение, но этносоциальная среда, для этого и собираются всяческие предметы крестьянского обихода. Главное, чтоб соединенные экспонаты объясняли самобытный уклад. И полезность краеведения тоже.

Однажды в одном готовящемся под экспозицию избяном помещении я с удивлением обнаружил набор скульптур, плетенных из берестяной полоски. Удивление вызывали современный лаконизм, трактовка и тематика, загадочно соединенные с традиционностью. Спрашиваю: когда же такие вещи делали и где? Стеснительно отвечают: да нет, это не крестьянские поделки, это в Костроме одна старушка плетет.

И приехал я на Катушечную улицу, познакомился с Валентиной Евстигнеевной Шантыревой. Сидя в ее однокомнатной квартирке, я скоро узнал всю правду. В молодости уехала Валентина Евстигнеевна из Костромы, три десятилетия работала на разных фабриках и заводах, по болезни пришлось остановиться; в родной город вернулась, но как без занятия сидеть-то, стала надомницей — плести типовые сувенирчики из бересты. Быстро дело пошло, но скучно. Взялась тогда делать по-своему, сперва оплетала посуду, а там и за скульптуру объемную взялась. Обучилась понимать бересту, и красу ее, и податливость. И геометрию плетеной поверхности. Да, ничего подобного не видела. А кто видел? Ведь нарождается художественный промысел, в деревенской манере, а сам городской. В собственное открытие женщина влюбилась. «Я и с обедом тороплюсь, и постель толком не застилаю, чтоб поменьше отвлекаться». Вся в своем деле! И за разговором нашим хозяйка сплела корзиночку. «Ну, фигуру дольше надо, но тоже быстро». Характер у Валентины Евстигнеевны самый костромской: скромность и даровитость, трудолюбивая основательность и окрыленное приятие родной жизни от былого до будущего.

Но еще подумалось: как-то одиноко поднимает промысел костромская жительница. И вот недавно вновь я заехал на Катушечную улицу. За четыре года с предыдущей встречи много волжской воды утекло, многое переменилось. Мастерство Шантыревой не стоит на месте, и темы новые в предметах берестяных, и сама техника плетения все сложнее. А вот из сувенирной конторы ее второй раз уволили: выработка, говорят, мала. Верно, стандартное делать неинтересно, а личного сочинения не берут, то художественная работа, а раз не состоишь в Союзе художников, то на продажу у тебя не берут. А ведь Шантырева и самой мизерной ставкой готова довольствоваться, она и бесплатно, ни на кого обиды не тая, трудится. А почему не принять ее в Союз художников? Разве она не народный мастер? Не народный художник? Гляньте, сколько у нее учеников теперь, последователей! Среди них особые успехи замечены у Татьяны Ершовой, научного сотрудника художественного музея. Вместе с Шантыревой показывала она свою работу в Москве на ВДНХ, участвовали они в выставке «Береста России», в самой Костроме явились героинями праздника ремесел.

Да, завелся и такой праздник. В Ипатьевском опять же. Памятники деревянного зодчества лучшей для этого оказались средой. Оно и логично,

коль одна изба демонстрирует предметы гончарного промысла, а в интерьерах другой показаны стадии ручной работы со льном. Живое посильней экспозиции воздействует, да и не потерять бы мастеров, а то вот слышал я от разных людей сетования и сожаления, что ушел из жизни Павел Алексеевич Иванов, непревзойденный мастер глиняной игрушки и свистульки, а в его деревне не то что учеников, следов сего промысла через год не сыщешь, упустили подхватить... Тем и полезны праздники ремесел, что помогают сберечь: ежегодные, они предполагают не только лицезрение мастеров, но и собственные пробы новичков. Праздник, конечно, обогревает мастеров, придает социального авторитета их занятию. А что до Шантыревой, то у нее собственная галерея появилась в музее — специально для показа ее работ отведено особых художественных достоинств здание. Кто из художников таким похвалится?..

Впрочем, знакомство с мастерами обретает в музее и несколько иную форму: не собирать во множестве, как на парад, а знакомить посетителей с немногими умельцами одного рукомесла, то есть проводить «День мастера», чтоб без мелькания и пестроты могли люди вглядеться в конкретное художество. А праздники отменяются? Вовсе нет. Внутри них вызрело иное, действительно праздничное направление: сперва оно мыслилось сопроводительным расцвечиванием ремесленного торжества, а нынче сообразно своему успеху требует роста вширь. Хотели поначалу украсить праздник фольклорными номерами, этнографическими сценками, а получился ансамбль «Берегиня», сперва из сотрудников музея, после в состав этот потянулись иные молодые костромичи. Например, общим любимцем стал Саша Калямин, энергетик фанерного комбината, — у него и руки мастера, и актерский талант. Крепнет «Берегиня», и уже в силах и планах разыгрывание целостных обрядов, представлений. Самодеятельному ансамблю теперь подспорьем должно стать причисление под крыло Дворца культуры текстильщиков. Однако, знаем мы прекрасно, оргмеры не панацея, кто-то всякое живое дело зачинает и ведет, и описываемые новшества не исключение — зачинательницу их найти нетрудно: Светлана Гусева в отделе народного быта музея-заповедника ведает вопросами духовной культуры. И ей обидно было, что молчат экспонаты, молчат запасники, но ведь в смысле духовном заговорить они могут лишь благодаря людям. Отсюда и праздники, и «Берегиня». Все по строгости, по науке, с соблюдением подлинности, предельной достоверности; не случайно Светлана взялась учиться в аспирантуре Института этнографии. Это подкрепит основательность трактовки источников. Но суть не в одной научности, она и затворенность может порождать; главное, характер правильный, собственные духовно-культурные установки: показать костромича умным, статным, добрым, ядро национального мирочувствования раскрыть в этнографическом, то есть народно-художественном, обличье. Коренные эстетические предпочтения отнюдь не утратили притягательность, пусть-ка поработают на нас!.. И в названии «Берегиня» заключается для Светланы именно сохранительный смысл. И она умеет находить единомышленников. Таких, как Татьяна Чумаченко. Заниматься фольклором в научно-методическом центре самодеятельности можно ведь по-разному. Областные фольклорные фестивали устраивались в Костроме и прежде, но если держаться серьезности и научности, так проблем здесь без конца. Надо ж все-таки разобраться, где вторичное, где эстрадные переработки, упрощения, а где именно местный неповторимый фольклор, его и надо поощрять праздниками. И праздники, беспокоится Татьяна, надо иначе проводить, чтобы не горстка почетных гостей все видела, а наивозможное число костромичей и чтоб сами они в праздник тот втянулись.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.