— У меня много народа шапки покупает... Всех не упомнишь.
— Александр Васильевич, — тронул меня за плечо участковый, — открыли замки в соседней комнате.
Ваня всем своим видом выразил: мол, это уж меня вовсе не касается, да и неинтересно...
Интересного и в самом деле было мало: старенькая мебель с засохшими от голода клопами, кое-какая импортная радиоаппаратура, неношеная фирменная одежда, упакованная в большие картонные коробки... Все это напоминало некий склад, перевалочную базу; вернее, остатки ее после капитального вывоза...
Десять спортивных костюмов «Адидас» возвратили мои мысли к железнодорожным погромам — там было что-то, связанное именно с такими костюмами...
Мы аккуратно сложили вещи обратно в коробки. Специалист из отдела криминалистики тщательно запер замки.
— Ну, поехали теперь к нам в гости, Лямзин, — сказал я. — Посмотрите, что изменилось там с поры вашей юности.
— Ненавижу вас, — бесцветно, очень устало произнес Иван фразу, которую я слышал десятки раз.
Но по тому, как поднялся он со стула, как пошел к выходу, понял я: будет Лямзин молчать. Упорно и тупо. Ошибся я. Первое его дело с толку сбило, воспоминания тех, кто знал этого Ваню младым и зеленым. Закалился трусоватый шалопай Ваня в превратностях судьбы своей, изменился, выработал, что ни говори, а позицию, утвердился в ней и сдавать ее не желал. Я же на психологию его рассчитывал как на психологию мелкого лавочника, боявшегося потерять приобретенное: хлам свой, жизнь затхлую, но на теплом диване... и — просчитался. Наверное, потому, что такой лавочник перед лицом своего идейного врага превращается в рассвирепевшего быка. И никакие уж тут бандерильи его не устрашат. А может, всерьез воспитали Ваню крутые дяди, привив ему философию неизбежного риска и неизбежных потерь: дескать, жизнь — копейка, судьба — индейка, и вообще: раньше сядешь, раньше выйдешь, а деньги — мусор, и наметет его всегда негаданным ветром...
Выходя из подъезда, Лямзин внезапно попытался оттолкнуть оперативников... Возникла какая-то смятенная сутолока, мгновенно, впрочем, пресеченная.
— Ты мне... фокусы брось! — сурово предупредил Ваню участковый, цепко ухвативший его за плечо.
— Все, начальник, фокус был последним, — с глумливой улыбочкой, необычайно чем-то довольный, согласился Ваня.
Я оглядел улицу: никого... Что это? Сигнал кому-то, предупреждение? — очевидно же, неспроста это...
— Ну, я свободен? — спросил меня участковый, когда Ваню с почетом усадили в наш автомобиль. — Инструкции ваши уяснил, не беспокойтесь...
— Чего он дергался-то? — спросил я озадаченно. — А?
— Психует... — недоуменно вздернул бровь милиционер. — Характер ведь выказать надо...
— Давайте все же покумекайте, — попросил я. — Может... выбросил он чего-нибудь у подъезда?..
— Улики? Мы же смотрели.
— Не нравится мне... Кукольник все же, шулер... Я в прокуратуре сегодня допоздна. Так что, будет повод, звоните.
— Ну... покумекаю, — согласился он, покосившись на дверь подъезда.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.