Чувство опасности не подводило его никогда. Вот и сейчас противным холодком цепенело все тело, в которое будто бы целились невидимые штыки, и как ни убеждал себя: чушь, нервы, — убедить не мог. Слежки он не заметил, да и как заметишь: занимаются им, Матерым, гвардейцы, а у них и техническая база, и гибкая, без пошлых «хвостов» тактика с секретами и вывертами неведомыми...
Интуиции он верил слепо. Начал вычислять: если прицепились, то когда? Много он успел проколоть адресов? С ужасом понял: невероятно много... И вдруг решил для себя: все, надо резать концы. Одним махом.
Притормозил у дома Прогонова. Подхватив кейс, прошел в подъезд, гадая — «засветил» ли он адрес Виктора Вольдемаровича, или покуда нет? Как бы там ни было — лишь бы не взяли тут, сейчас...
Он расстегнул пиджак, сдвинув легким движением пальца предохранитель «парабеллума», засунутого за пояс. Будут играть милицейские оркестры на похоронах, если затеяли в данную минуту что-либо граждане сыщики...
Нет, осадил себя, давай без излишней уверенности... Вспомни одного большого мастера каратэ, коего на уголовщину потянуло... Предчувствовал мастер арест, но хвастался, кичась силой: мол, поглядим, как они меня брать будут... Я их... в кисель... в компот... А они защемили пустозвона дверью в метро и повязали, как бобика, — тявкнуть не успел. Так что скромнее, Матерый, утихомирься, ты не ухарь-пижон.
Позвонил в дверь. Желто-горящий «глазок» на секунду потемнел. Затем звонко щелкнул замок и показалось настороженное лицо Прогонова.
— Один? — спросил Матерый, холодно впиваясь в лживые глаза Виктора Вольдемаровича.
— Пока... один.
Матерый прошел в комнату, положив на обеденный, стол кейс, раскрыл его, вытащил несколько пухлых пачек денег, перетянутых резинками.
— Документы, — потребовал кратко.
Прогонов, вкрадчиво улыбаясь, провел ладонью над деньгами, и те исчезли, словно растворились.
— Минуточку! — попросил учтиво и скрылся в смежной комнате. Вернулся с небольшим свертком. — Прошу, — протянув сверток, сообщил сокрушенно: — Как понимаю, твой последний заказ. Выполнен он на совесть, сомнениями не обижай. М-да. Что-то мы все о делах... Может, чаю? Или... хорошее бренди? Отдохнем...
Матерый, не слушая его, сунул сверток в карман пиджака, подошел к окну, вгляделся в темноту. Покачал головой глубокомысленно, прикидывая...
— Слышь, Вольдемарыч, — сказал, не оборачиваясь. — Надеюсь, хвост я за собой не привел, но рисковать не стану. Чую: паленым несет... Гаси свет, открывай окно — тут пожарная лестница вроде рядом...
— У меня же там гортензия! — озабоченно всплеснул руками хозяин. — На подоконнике... Ради всего святого — осторожнее... Да, учти — здесь пятый этаж...
— К черту гортензию, — на выдохе процедил Матерый. — Свет гаси, сказал же! Отрываться надо. И портфель... а, себе оставь!
Под завывающие причитания Прогонова он стал на подоконник. Стараясь не смотреть вниз, легко прыгнул в темную пустоту, тут же ухватившись руками за перекладину из ржавой арматуры. Повис, нащупывая занывшей от удара о железо ногой опору...
Улица освещалась слабо, стена дома терялась в темноте, и это его порадовало.
Стараясь не шуметь, спустился вниз. Отер ладонь о ладонь, стряхнув ржавчину и прах старой, облезлой краски.
Затем, скрываясь в кустах шиповника и жасмина, буйно разросшихся на широком газоне, двинулся параллельно улице прочь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.