— Милая, — ответил он, — но и это не все... Я тоже еще о многом должен подумать. Ведь сломать судьбу себе — одно, а любимому человеку — другое.
...Сейчас, поднимаясь по узким лестничным пролетам типовой пятиэтажки, он старался настроить себя на бесстрастное продолжение игры, напрочь подавив какие-либо эмоции и вообще нравственность, отбросив такие понятия, как жалость, милосердие, подлость, жестокость... Он обязан воплотиться в робота.
Всю чепуху этих размышлений он оставил за дверью. Начиналась игра. В любовь и трудно скрываемую озабоченность житейскими передрягами. И то, и другое Ярославцев в течение двух часов изображал довольно-таки убедительно.
В итоге сели пить чай на кухоньке, способной по чистоте своей соперничать с операционной.
— У тебя неприятности, да? — посочувствовала она, с нежностью целуя его в шею.
— Присядь... — Он легонько отстранил ее. Выдержал паузу, напряженно и искательно глядя в глаза напротив: преданно-испуганные, как у собачки. — Я начал собирать чемоданы, — сказал, отвернувшись.
— А я?.. — вырвалось у нее растерянно.
— А тебе предстоит решить.
— Но я же решила... Я... Да, но каким образом? — озадачилась она. — Но... я не подавала никаких заявлений...
— И слава богу. — Ярославцев невольно усмехнулся. «Заявлений»! — Аня... Заявлений просто не примут. А билет и паспорт ты получишь... в неофициальном порядке. Это как раз несложно. Сложность в ином: нужны деньги. Уезжать туда голым смысла не имеет.
— Я все продам... — пробормотала она.
— Это пустая трата времени, — урезонил ее Ярославцев. — Золото и деньги не вывезешь. Но имеющимися у тебя под рукой валютными документами ты воспользоваться в состоянии... — Он помедлил. — Да, это очень некрасиво с точки зрения закона и морали... от которых ты уедешь...
Ее глаза были стеклянно-безумны от страха, сомнений и тысяч вопросов.
— Я понимаю, — кивнул Ярославцев. — Те бумажки, что проходят через твои руки каждодневно, не более чем бумажки. И только усилием изощренной фантазии они представляются воплощенными в жизнь: в дом, машины, путешествия, прислугу... Но та, слишком другая для твоего понимания жизнь есть. И тебе в ней тоже найдется место.
Он замолчал. Он мог еще убеждать, живописать, давить, но муторный осадок всех предыдущих встреч неожиданно поднялся, комом встав в горле.
«Что ты делаешь?! — вырвалась обжигающая стыдом и болью мысль. — Опутал бабу, перевернул ей мозги, держишь ее под гипнозом, как удав мышку... Зачем? Это твое падение, не увлекай других. Если бы ты ее убил, и то было бы менее страшно...»
— Я пойду. — Ярославцев встал. — Тебе надо остаться одной и подумать.
Она не ответила, замерев оглушенно.
— Это горько и нехорошо, Аня, — вымолвил он на прощание. — Но все иное... нецелесообразно. Пойми.
Окончание следует.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.