С тем и расстались.
— Теперь — следующая встреча... — прошептал Ярославцев, поворачивая ключ в замке зажигания. — Тьфу-тьфу, но пока все в полном соответствии с намеченным планом. Перевыполнения его не требуется, а недовыполнение смерти подобно. Приписки же исключены!
Арест Воронова оказался в ходе следствия событием переломным. Далее действие развивалось вскачь, бешеным темпом, и я знал: это путь к уже различимому финишу.
Из НТО поступила интересная новость: после особо критической экспертизы удалось идентифицировать смазанные отпечатки пальцев с пыльной бутылки из-под «Байкала», валявшейся среди прочих на балконе покойного Левы, с отпечатками, имевшимися в наличии в наших картотеках, — Монина Алексея, кличка Матерый... Сравнив фоторобот «блондина» с фотографиями Монина, я без труда обнаружил сходство...
Встреча Матерого и Коржикова, состоявшаяся в пиццерии, была тщательно зафиксирована; разговор сводился к уничтожению вещественных доказательств по угонам, чем Коржиков впоследствии и занялся, а также к выражению тревог по поводу расследования убийства Колечицкого...
— При чем здесь Лева! — шипел Коржиков, терзая ножом вязкий сыр пиццы.
— А «Жигуль» его? Вдруг — экспертиза? — справедливо рассуждал Матерый. — Почерк Толькин... В общем, заметай следы на базе-складе и отрывайся в бега. Паспортишко у тебя запасной есть, штемпели в порядке...
После встречи с Коржиковым Матерый пиццерию незамедлительно покинул, причем держался крайне настороженно, посему службе наблюдения пришлось резко изменить тактику, пользуясь информацией о маршрутах передвижения объекта через службы ГАИ и других наших коллег... Выявилось несколько адресов, по которым Монин заезжал; «отработка» адресов началась тотчас же.
Коржикова задержали через два часа с поличным на базе-складе за городом. Получив весть о его препровождении в следственный изолятор, я неспешно принялся изучать всю имеющуюся на его шефа — Матерого информацию. Буйная уголовная молодость, где имел место инцидент с применением немецкого оружия — стародавний, до конца не выясненный, но существенный... Очевидно, имелся источник. Где-то в Крыму, вероятно, оттуда все началось... За выцветшими строками архивных дел вставала судьба: изломанная, тягостная, беспросветная... Но не мог я сейчас думать о ней, это сбивало, рассредоточивало, мысли ползли не те, ненужные...
В принципе Матерого можно было брать смело: наверняка в «Волге» его остались улики, связанные с убийством нанятых в Ростове «бойцов», «Волга» же, как установили, — та, с места происшествия; доказательства причастности к рыбно-икорным операциям были неопровержимы... Но и я, и — что удивительно — начальство решили горячку не пороть. И каждый час дня сегодняшнего подтверждал целесообразность такого решения. Любопытные адреса открывал нам Матерый своими визитами, перспективные адреса! Визит первый был нанесен некоему Прогонову — реставратору и цинкографу — фигуре, появлявшейся в зоне повышенного внимания различных административных органов, хотя и не более того. В кругах, близких к криминальным, витали неподтвержденные слухи о подделках им художественных ценностей, о фальшивых дипломах... Но если и грешил Прогонов, то очень и очень втихую, избегая контактов, не реагируя на самые выгодные предложения, оставаясь вне досягаемости закона. Так и жил-поживал: тихо-мирно, как инвалид труда, некогда надышавшийся опасной химии на типографском производстве, пенсионером. Пуганой, хитрой вороной таился на отшибе, патронируемый, уверен, проворными, хищными ястребами. Визит Монина к пенсионеру-инвалиду я посчитал событием знаменательным: занервничавшему злодею многое могло потребоваться от мастера — изготовление тех же документов...
Следующий визит был нанесен гражданину Лямзину, надомнику, ранее судимому по валюте. Лямзин являлся абонентом телефонного номера, по которому звонил Коржиков, беседуя тем не менее не с Лямзиным, а с Матерым... Круг знакомств и взаимоотношений, таким образом, начал очерчиваться по характерному радиусу.
При всей осмотрительности Матерый вел себя весьма рискованно. Но риск, полагаю, диктовался недооценкой опасности: Монин питал надежды на начальный этап следствия; арест Воронова сваливал на случайность, а ее, случайность, в свою очередь, ободряюще подтвердила неприкосновенность Коржикова... Словом, спровоцировать его на лобовые действия нам удалось.
В течение дня он дважды заправлялся; оперативные группы едва успевали контролировать его передвижения, то и дело требуя подкрепления. Информация поступала беспрерывно, и по мере поступления ее я с унынием сознавал: дело меняет окраску; оно чудовищно разрастается, и, главное, оно лишь в самом начале, ибо за встречами Монина забрезжило то, чем он занимался не по частностям, а в основном: теневая экономика... И я крепко заколебался в своих способностях и силах, оценивая предстоящую, огромнейшую по масштабам, работу. Матерый виделся как один из участников мощной, разветвленной системы, а какой окажется система в целом?..
— Ну вот, приехал домой, — разбитым, севшим голосом доложил мне Лузгин уже ночью. — Еще один такой денек, и хана мне...
— По-моему, это аварийный режим, — успокоил я, в душе сильно лукавя. — В бега они намыливаются...
— Ясное дело. Кстати, новость из прошлого, — поделился Лузгин. — На протяжении долгих лет Монин — персональный водитель Ярославцева. И помяни, Саша, мое слово: он, Ярославцев, в этой игре если не ферзь, то уж не пешка. Последние встречи у Матерого сегодня какие, а? Все люди основательные, на хозяйстве. Придется призывать ОБХСС. Одну бригаду как минимум. Давай... пока! Башка разваливается по всем швам черепа. До завтра.
— Разрешите? — В кабинет вошел капитан Кровопусков из УВД, помощник Лузгина. Запыхавшийся, с выбившимся из-под кожаной, на меху куртки мохеровым комом шарфа. Вытащил конверт из кармана. — Только-только фото отпечатали... Ну, когда тот, Монин, по первому адресу приехал, мы тут же, около дома и сломались — с машиной что-то, карбюратор; час ковырялись... А человека, чтоб без дела не сидел, оставили для наблюдения — мало ли?..
— Ну-ну, — сказал я нетерпеливо.
— Вот. Монин уехал вскоре, а следом буквально — этот... — Капитан разложил снимки. — Любуйтесь. Машина его, дверцу открывает... — Кашлянул в шарф — Ну мы, конечно бы, за ним, но карбюратор, черт! В общем...
— Техника подвела, — резюмировал я, разглядывая снимки.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
3 апреля 1920 года родился Юрий Маркович Нагибин
Блиц-анкета «Смены»