Крутой пласт

Выступали многие. Молодежь, старики, жены подсудимых. Словно прорвались давно копившиеся гнев, презрение рабочего человека к лодырям и нахлебникам.

Прения прекратили на двадцать первом ораторе. Поставили на голосование обращение коллектива «Кочегарки» к правительству с просьбой узаконить принципы дифференцированного распределения материальных благ. Чтобы так: прогулял день — на день меньше будешь гулять во время отпуска, бездельничаешь в шахте — позже других получишь квартиру, путевку в санаторий. Принято единогласно. Как говорится, «с глубоким и полным удовлетворением». Позже, когда уже почти все разошлись, подошел Николай Антонович Колесниченко, старый горняк-пенсионер, долго тряс руку.

— Гарно дило зробыли! Ось яки молодцы!

Приятно слышать такое от коммуниста с пятидесятишестилетним стажем. Приятно было на следующий день отвечать на телефонные звонки из других горняцких районов, рассказывать о том, что придумали наши на комсомольском суде: ничего особенного, читайте горловскую газету, статья называется «Ограничить права нахлебников». Но, наверное, самым приятным делом была одна из записок в президиум. Она была короткая, эта записка: «Прошу слова. Дмитрий Кучеренко»...

Сложная штука — жизнь. Не ново, но верно. Вот бывает так: где-то когда-то мелькнет что-то случайное, совсем вроде бы мелочь. Идут дни, дела — одно за другим, забудешь было об этой мелочи, потом вдруг снова она мелькнет, словно напоминая о себе, и снова о ней забываешь, и снова она появляется и входит в круг дел и забот. И, приглядевшись, видишь, что вовсе это не мелочь, а, может быть, самое главное. Так появился в моей жизни Дмитрий Кучеренко. Сначала упоминание его имени вызывало чувство досады, потом — удивление, а месяц назад — радость от короткой его записки. Кто же ты такой, Дима Кучеренко? Чем ты живешь, чем дышишь, что заботит тебя и что радует?

Мне кажется сейчас, что я многое потеряю, если не смогу наконец разобраться в этом парне. Самое простое, конечно, вызвать его и поговорить один на один. Впрочем, нет. Поехать к нему и поговорить. Но почему-то это не так просто. Говоря откровенно, боюсь услышать: «А тебе что за дело?» Но попытаться надо... ...Побывал наконец на участке, где работает Кучеренко, встретился с ним самим. Опасения мои поначалу оправдались: он отмалчивался и весь его вид говорил: «И что тебе от меня надо?» Говоря честно, я растерялся и думал, что так и закончится ничем этот наш разговор. Но вышло иначе.

Мы сидели в комитете комсомола. Сначала никого не было, потом пришел комсорг, за ним — двое ребят, которых, видно, Алексей вызвал. Насколько я понял, эти двое не явились на субботник, который был третьего дня. Толком они не сказали, почему: «Заняты были. Дела». Ну, думаю, сейчас он расспросит, что за дела, и отпустит с миром. Не тут-то было!

Алексей пилил их так, как будто самому ему это доставляло истинное наслаждение. Он напоминал о значении коммунистических субботников и о сознании молодого человека нашего времени. Он говорил о революционных традициях и эстафете поколений. В сущности, Алексей говорил правильные вещи, на которые и возразить-то нечего. Но как он их говорил! Словно перед ним был переполненный зал нашего Дворца культуры, а не два паренька, которые неловко переминались с ноги на ногу и недоуменно переглядывались. Алексей смотрел куда-то в пространство между ребятами и все говорил, говорил. Для кого это он? Неужели для меня? Я случайно взглянул на Диму во время монолога комсорга и удивился: Дима покраснел и, похоже, едва сдерживал себя. Тогда-то я, кажется, начал впервые понимать, в чем дело.

Когда мы уже шли по городу, Кучеренко сказал:

— Знаешь, слушая Лешку, я иногда начинаю думать, что никакой комсомольской работы не существует вообще, что все это потрясающих размеров показуха и что все эти правильные слова о долге и прочем придуманы только для того, чтоб было за что Лешке деньги получать. Можешь обвинить меня в политической отсталости — это я уже от него слышал, — но меня тошнит от его красноречия. Где вы таких болтунов раскапываете? «Традиции! Эстафета отцов!..» А знаешь, почему ребята на субботнике не были? Да очень просто: провожали в армию друга. Они чуть ли не с детского сада дружат, а теперь он служить пошел. Скажешь, не уважительная причина?

— Почему же, уважительная, по-моему. А что ж они не сказали?

— Да потому, что Леха еще минут на пятнадцать зарядил бы о противопоставлении личных интересов общественным.

В общем, мы долго и о многом поговорили. Хорошо поговорили. Так и получилось: шел знакомиться с одним парнем — узнал двух. С «крепким» комсоргом нужно самым срочным образом разобраться.

Откуда это у Алексея? От пустого краснобайства или от укоренившейся привычки мыслить и рассуждать готовыми, старыми формулами, не задумываясь об их содержании? Наверное, именно здесь и лежат корни демагогии, и в том, что они способны дать ростки, виноваты мы, виноват я, секретарь горкома. Думать надо, очень много надо думать...

Но тревожит меня сейчас и другое: пренебрежение Дмитрия к таким вещам, как ответственность нашего поколения перед поколением отцов. Пусть даже набили ему оскомину эти слова из-за Алексея. Но, с другой стороны, нельзя же так и оставить. Нельзя оставить неисправленным то, что натворил один демагог из-за нашего же в конечном счете попустительства. Ведь хорошие, правильные парни Димка и друзья его.

Долго соображали всем горкомом: как лучше и быстрее реабилитировать лозунги, которые в глазах таких, как Кучеренко, начинают тускнеть от частого и неумного употребления? В конце концов решили: пусть так и будет называться этот вечер — «Вечер встречи поколений». Откровенно говоря, я побаивался, как бы это не вылилось в казенные доклады и трафаретные выступления. Да и не только я. Все мы отлично понимали, что за каждым нашим жестом будут наблюдать зоркие глаза Димы Кучеренко и таких, как Дима, — а их ведь не так уж и мало! — что каждое слово будут слушать чуткие уши, способные уловить любую, даже едва заметную фальшь. И потому мы решили: никаких предварительных тезисов! Пусть каждый из наших гостей расскажет то, что наиболее важно для него, и пусть расскажет так, как умеет. Мы не ошиблись.

Я думаю сейчас: в чем секрет успеха нашего вечера? Ведь в конце концов ничего особенного не рассказали ребятам ни комсомольцы 20-х годов Веньямин Яковлевич Левин и Наталья Георгиевна Ольхова, ни другие участники встречи. И все-таки был успех. Наверное, это оттого, что одно дело, когда читаешь в книге и слышишь по радио, а совсем другое, — когда прямо перед тобой стоит живой человек, и ты видишь шрам у него на щеке или искалеченную руку, и он рассказывает о том, что лично он пережил. Даже несмотря на то, что рассказывает он коряво, не очень складно, по-своему.

Я попытался смотреть глазами Димы Кучеренко и слушать его ушами. И не смог долго продержаться в этой роли. Потому что было попросту интересно слушать рассказ бывшего партизана о том, как горстка смельчаков выбивала фашистов из большого села на Брянщине.

Я вглядывался в темноту зала и видел внимательные глаза, напряженные лица наших ребят. И неожиданно для себя увидел в самой глубине Диму. Я не могу сказать, что лицо его поразило меня, — нет, он сидел совершенно спокойно, слушал. Но самое главное — ему, как и всем, кто сидел сзади, с боков, впереди него, было интересно то, что происходило на сцене, не оставляло его равнодушным! И тогда я подумал, что нынешний вечер может стать тем первым толчком, который поможет таким ребятам, как Дима Кучеренко, понять истинный смысл и непреходящее значение наших заповедей. Понять и поверить. Поверить и бороться за то, чтобы они жили.

Очень давно не писал. Сначала шла подготовка к областной конференции, потом сама конференция. Ругали нас, потом хвалили, потом снова ругали и снова хвалили. И вот я сижу и думаю: так что же все-таки это такое — комсомольская работа? И вспоминаю, как думал об этом же год назад. Многое было за этот год: и удачи, и срывы. Впрочем, что кривить душой: мне приятно сейчас чувствовать, что я не даром ел хлеб. Почему-то вспомнилось, как работал на крутопадающем пласте угольный комбайн «Комсомолец», как после долгих, упорных дней наладки пошел на-гора большой уголь. Да, мне приятно вспомнить и записку Димы Кучеренко в президиум собрания. Я знаю, что впереди много «неразрешимых» задач и уравнений со многими неизвестными. Будут удачи, будут и срывы. Но ведь и я сейчас не совсем тот, что прежде. Так что же такое комсомольская работа?