Сейчас ему двадцать семь. Он задумчиво усмехается, рассказывая о начале трудовой жизни. Тогда ему было шестнадцать. Чумазый и гордый, он подходил после смены к своему дому и слышал за спиной голос соседки:

— Учи уроки, Владик, а то будешь таким вот смазчиком, как Васька Максимов!..

Шахта, по вечерам стук мела по черной доске и полусонные часы над раскрытой тетрадью. Позже — институт в Харькове и снова Горловка: Максимов В. П. зачислен в штат нормативно-исследовательской станции. А еще через два года — горком комсомола, работа неожиданная, заставившая многое передумать заново.

Мы сидели в кабинете секретаря горкома. Почти не закрывалась дверь, не замолкали телефоны. Было такое ощущение, что это — самое шумное место Горловки. Поколебавшись, Василий достал из нижнего ящика стола небольшую тетрадь в коленкоровом переплете, сказал:

— Не знаю, поможет ли тебе. Здесь я пытался кое в чем для себя разобраться.

Виктор МИХНЕВИЧ, журналист

Целую неделю я «сдавал-принимал» дела. А когда все было закончено, сел я за стол и вспомнил старый спор о том, что же такое комсомольская работа и что в ней главное. Ведь одно дело — работа внештатная, когда я получал деньги в тресте «Горловскуголь» за точно нормированный рабочий день и четко определенный круг обязанностей, другое — сейчас, когда мне доверено руководство большущей организацией. И кажется, будто сейчас сидит напротив меня парень с тяжелыми руками шахтера и говорит мне:

— Давай действуй, я тебе верю... Но я вижу и другого парня. Он скептик и не верит на слово. Он хочет увидеть, чего я стою и что могу. И очень хочется верить, что он не сможет меня упрекнуть на следующей конференции за то, что я даром получал зарплату, которая в конечном итоге — его членские взносы.

...Сегодня наша рейдовая бригада обнаружила на подъездных путях шахты целый эшелон крепежного леса. Проверили накладные. Оказалось, что лес стоит уже неделю и никто не думает браться за его разгрузку.

— Эшелон с лесом? — искренне удивился начальник отдела снабжения — В этом вопросе никаких неясностей нет: все разгрузочные площадки заняты.

Он с интересом рассматривал нашу рейдовую бригаду, особенно Люсю Ковалеву.

— А когда они освободятся? — спросила Люся.

— Ну, может быть, денька через три, а может, завтра к вечеру, — неопределенно протянул снабженец и доброжелательно улыбнулся. — Да вы, ребята, не беспокойтесь, все сделаем. С течением времени...

Володя Третьяков, старший осмотрщик вагонного депо, до сих пор хмуро слушавший, вступил в разговор:

— Мы бы не беспокоились, если бы штрафы платили лично вы, а не шахта.

— Как?

— Да вот так. В общем, если сегодня лес не будет разгружен, завтра утром передадим его другой шахте, где есть площадки.

Он уже не разглядывал Люсю Ковалеву, и все происходящее, по-видимому, нравилось ему все меньше и меньше. Еще бы, эшелон леса не шутка! В общем, понял, что мы пришли не развлекаться.

— Ладно, ребята, — сказал наконец снабженец. — С лесом ясно, сделаем сегодня же. Еще один вопрос: у вас что, других забот мало — самодеятельность там, все такое?

Ну, что ж, в конце концов, вопрос этот не так и странен для человека, который за долгие годы привык к тому, что главные дела комсомола — стенгазета, самодеятельность и «все такое». Другое вызывает у меня досаду и недоумение: когда такой вопрос задают сами комсомольцы. Вот на днях встретил я учительницу вечерней школы Зину Толстую. Она шла на Совнаркомовскую улицу к своей ученице узнать, почему та бросила школу. Пошли вместе. Дома сказали, что Шура Доценко вот-вот должна прийти. Мы сели на скамейку во дворе, решили подождать. Подсел к нам парнишка Дима Кучеренко, бывший ученик Зины. Разговорились. Рассказал, что сейчас готовится поступить в Донецкий политехнический институт, работает в шахте крепильщиком. Когда я обмолвился, что зашли вот к Шуре Доценко узнать, почему она бросила школу, с Димой Кучеренко произошла странная перемена. Он вдруг нахмурился, ощетинился, будто иголки выпустил, спросил:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.