«Краснознаменный, гордись, комсомол!»

коммуне

ценен гвоздь,

как тезисы о коммунизме.

Богатейшая фантазия, романтический размах этого образа и, главное, идейно-психологическая основа его рождены общим мировосприятием поэта, видящего в растущем комсомольском поколении хозяев будущей Вселенной, созидателей великой красоты, блага и гармонии на своей измученной земле.

Поэт хотел, чтобы человек нового мира был гармоничен, прекрасен. Вот почему он 'с особой яростью поднимал свой голос против перегибов в воспитании.

Критические статьи в журнале «Комсомолия» то ориентировали комсомольских поэтов на воспевание «крылатого эроса», то говорили, что «темы любви в пролетарской лирике безнадежно устарели», и, сами того не желая, противопоставляли личное общественному. Характерной является статья М. Беккера «Любовная лирика комсомола» (журнал «Комсомолия», 1926, № 4), претендующая на разностороннюю оценку достижений поэзии, а на деле — путаная и субъективистская. Именно тема любви, этого окрыленного состояния бытия души, способной творить чудеса, раскрывается в стихотворном «Письме» Маяковского из Парижа редактору «Комсомольской правды» Тарасу Кострову.

Получая командировку в Париж от «Комсомолки», Маяковский с присущей ему высокой ответственностью отнесся ко всему написанному в поездке. И когда родилась последняя любовь поэта, отлившаяся в полные удивительной проникновенности и лиризма стихи, он счел нужным хотя бы в шутливой форме извиниться перед пославшими его за границу.

Вначале это звучало более размашисто и шутливо-покаянно:

Прости, комсомол и товарищ Костров, прости с комсомольской ширью, но часть Парижу отпущенных слов на лирику я растранжирю.

Толкуя любовь как счастье, заполняющее все существо любящего, Маяковский использует прием антитезы. Главное в любви «не в том, чтоб кипеть крутей», а в том, «что встает» из этого кипения, каково содержание бытия любящего, как оно изменяется в связи с возникновением любви и ч т о этот человек изменяет. Любовь не в том, чтобы унижать любимую ревностью к чужому мужу, любовь «не рай да кущи», то есть не замкнутый мирок мелких радостей в обывательском смысле слова, а новый взлет колоссальной творческой энергии, способной перевернуть мир.

Скептицизм и неверие в успех коммунистического строительства вызывают острый протест Маяковского («Стихи о Фоме»). Разоблачая социальную ограниченность, поэт связывает ее с нравственной неполноценностью человека. Эта мысль поднята до глубокого обобщения в лирическом наброске к последней поэме:

Пускай седины обнаруживает

стрижка и бритье.

Пусть серебро годов вызванивает

уймою.

Надеюсь, верую: вовеки не придет

ко мне позорное благоразумие.

Высмеивая романтику реющих над жизнью лирических обывателей в типическом образе «птички божьей», Маяковский неустанно подчеркивал, что причина лирического мелкотемья — в отрыве от главных жизненных процессов: «Сильнейшими узами музу вяжите, как лошадь — в воз повседневности».

В то же время снобистским разглагольствованиям о кризисе лирики Маяковский противопоставлял ее подлинные, реальные достижения. Он внимательно следит за работой поэтов 20-х годов и подводит итоги 1929 — 1930 поэтического года выводами, основанными на конкретных успехах в становлении советской поэзии: «Сейчас, по-моему, не кризис, а расцвет поэзии по количеству сил, устремленных в нее».

Ведя своим творчеством борьбу «против обмещанивания, загнивания бывших пролетарских поэтов», становившихся «трубадурами, а иногда и трубодураками современного мещанства», Маяковский стремился осветить сам процесс развития литературы, в котором рождалась и новая лирика. Маяковский обнажал самые типичные недостатки лирической поэзии, ибо умел ощутить главные тенденции в ее развитии, ее основу, ее будущее.