Туркмения славится каракулем и ахалтекинскими скакунами, хлопком и шёлком, сладчайшими винами и виноградом, серными рудниками и соляными промыслами в заливе Каспийского моря Кара-Богаз-Гол. Но есть у туркменского народа ещё одни промысел, без которого даже самое подробное описание богатств республики было бы неполным. Я имею в виду ковроделие. Оно настолько распространено, что его можно встретить в любой части Туркменистана. Больше пяти тысяч ковровщиц, объединённых в кооперативные товарищества, изготозили за последние двадцать лет пятьсот сорок две тысячи квадратных метров ковров— необозримую красочную панораму.

Иотория туркменского ковроделия уходит в глубину веков. Знаменитые орнаменты текинских, ахалтекинских и номудских ковров, вытканных туркменскими женщинами много столетий тому назад, дожили до наших дней, засверкав в современных туркменских коврах новыми, более яркими красками. Старинный орнамент продолжает жить, только его заслоняет иное, лучшее содержание коврового рисунка — так новый дом украшает старую улицу.

Ковроделие наложило отпечаток и на архитектуру Туркменистана. Старинный ковровый орнамент сохранился не только на развалинах древнего города Анау под Ашхабадом, не только на мавзолеях старого Мерва, но и в постройках совсем близких нам времён. В одном из парков столицы республики воздвигнут замечательный памятник В. И. Ленину. Цоколь памятника облицован керамикой с тонким цветным узором, кажется, сошедшим с ио-мудского ковра.

Старые туркменские ковры, продававшиеся на рынках Бухары, Тавриза, Калькутты, Бейпина, отличались скупостью красок, строгостью расцветок — всего каких-нибудь пять — шесть цветов. В них как бы запечатлена безрадостная жизнь туркмен, в которой было так же мало солнечных дней, как разноцветных нитей в ковре. И вместе с древним орнаментом, передававшимся из поколения в поколение, передавалась старинная легенда о девушке, что родится в иные, более счастливые времена и соткёт ковёр невиданной красоты, слава о котором облетит весь мир.

И вот я встретил в ашхабадской экспериментальной мастерской ковроделия Айну Нуриеву, одну из самых талантливых молодых ковровщиц Советского Туркменистана, награждённую орденом Трудового красного знамени. Они стояла у ткацкого станка, вплетая в лабиринт нитей основы множество разноцветных прядей шерсти. Уже не пятью—шестью, а семидесятые цветами и оттенками передают руки Айны чудесную поэму в ковре.

Тема нового ковра, над которым трудится Айна, — «Колхозный той» — крестьянский пир, устроенный в её родном ауле в честь возвратившихся с Отечественной войны солдат-односельчан. Радость победителей, гордость отцов, счастье матерей и невест, богатство новой жизни—вот о чём рассказывает рисунок будущего ковра. Очень трудно отыскать пока эту тему в хаотическом нагромождении шерстяных прядей. Но вот ковровщица, желая продемонстрировать мне частицу своего труда, обрезает ножницами ворс, сметает обрезки — и передо мной с внезапностью отдёрнутой шторы возникает кусочек красивого узора. И я, как многие, начинаю верить, что в Айне живёт та самая девушка из туркменской легенды, которая должна создать ковёр небывалой красоты и красочности, и слава об этом ковре облетит весь мир...

Богатая коллекция ковров, хранящаяся в экспериментальной мастерской ковроделия в Ашхабаде, свидетельствует о том, что ковровый промысел Туркменистана не отстаёт от общего стремительного прогресса республики. Здесь находятся произведения туркменских ковровщиц, на которых с изумительным портретным сходством изображён Генералиссимус И. В. Сталин. Тут есть ковры, получившие золотую медаль на Парижской выставке 1947 года. Но особенно запомнился мне самый большой ковёр, размером в сто девяносто три квадратных метра. Издали он кажется каким-то не существующим на земле пейзажем, превосходящим всё, чем богата природа и что может создать гений художника.

В Туркменистане не осталось и следа от ужасающих условий, в которых жили и трудились туркменские ковровщицы в дореволюционную пору. В Кизыл-Арвате мне показали дом, в котором когда-то ткали ковры туркменские женщины: крохотные, тесные комнатушки с земляным полом и глинобитными стенами, пропитанными пронизывающей сыростью. Что общего между этой убогой лачугой и большим светлым зданием, занимаемым кизыларватски-ми ковровщицами сейчас! Я не говорю уже об экспериментальных мастерских Ашхабада, похожих скорей на санаторий, чем на производственное помещение,— так много в них света, воздуха, солнца.

Туркменские ковровщицы пользуются в республике таким же почётом, как и народные певцы — бахши, исполняющие под аккомпанемент двухструнного дутара импровизированные песенные сказания, как и артисты Национального театра. И подобно тому, как лучшие бахши и артисты удостаиваются по постановлению республиканского правительства почётных званий, так самым искусным ковровщицам присваивается звание «заслуженные».

С некоторыми заслуженными ковровщицами Туркменской ССР мне довелось познакомиться. Это Ишан Кулиева, Огуль Бахар, Сульгун Баймурадова. Они создали много новых ковровых узоров, но им хочется расширить рамки национального орнамента и рисунка, отразить в своём изумительном искусстве жизнь брат-

ских республик. Не так давно группа ковровщиц совершила длительное путешествие по Советскому Союзу. Женщины вернулись под большим впечатлением от этой поездки и собираются впервые в истерии туркменского ковроделия использовать в своём творчестве мотивы жизни и быта народов СССР.

Но вот одна из молодых ковровщиц Туркменистана поделилась со мной творческим замыслом, в котором найдёт яркое выражение нерушимая дружба советских народов. В поисках этой темы ковровщице не нужно было совершать путешествия по СССР — она нашла её у себя на родине, в ауле колхоза имени Молотов а, Туркмен-Калинского района, Марийской области.

В этом ауле живут туркмены, узбеки, уйгуры, татары, русские —в общем, люди девяти национальностей. Они работают в одном колхозе, их дети проводят дни в яслях в одинаково опрятных кроватках, учатся в одной школе. Они дружны, как одна семья, потому что дружен весь наш советский народ.

Чудесная тема для нового коврового рисунка! Жаль, что на коврах не принято ставить эпиграфа, которым могла бы служить в этом случае древняя туркменская пословица:

«Если нет у меня родины-народа, пусть не всходят для меня луна, и солнце».

Ковёр, рождаемый талантливом ковровщицей, всем своим содержанием должен отвергать былую печаль туркмен.

У них есть теперь родина. Есть и солнце.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.