Мы тоже учли.
НА заре звонко кричат высокие невидимые гуси, пролетая на север.
Над каждой проталиной разливается жаворонок, а каждый ручей поет своим особенным звоном.
Это весна.
Наш огромный пруд взгорбатил ледяные горы, и кто - то живой, огромный бьется подо льдом, выметывая в трещины саженые фонтаны.
На почерневшей пашне блестящие синие грачи выщипывают пробивающиеся трубочки зеленей. Они сочные, вкусные.
Это весна.
Ночи черные, без луны и звезд, а кругом шум, шорох, чьи - то непонятные говоры, всплеск воды, звонкий треск льда.
Одна из этих ночей пасхальная.
Я сидел на куполе, объятый какой - то жутью. Подо мной бился стопудовый колокол, удары разрывали тьму и ухали, как проваливались куда - то в черные поля.
Колокольня качалась.
- Ваське, - кричу я соседу, сидящему на другом куполе, - как ты, сидишь?
- Сижу, - отвечает Васька.
Нас с ним связывает качающаяся разноцветная гирлянда фонарей.
Надо мной на крестике тоже фонари, я их и вешал туда и чуть - чуть не упал.
Колокол бьется все сильней, и колокольня раскачивается так, что пугливые фонарики готовы спрыгнуть. Я сижу. А внизу хлипко чавкает грязь под ногами - народ валит к заутрене, рассыпавшись звездами, по селу, мигают самодельные фонарики, отсвечиваясь разноцветно в лужах.
Вон идет карапуз Гаранька; сам с фонарь, и лицо его так внимательно наклонено - боится, как бы ветер не задул.
А вон фонарик освещает черную чесанную бороду: это - Ипат, грудь - то широченная в суконной шубе. У Ипата изба без двора, телега без лошади, а суконную шубу к пасхе бережет...
Хорошо сидеть наверху, хотя немного жутко, - как живая ходит колокольня...
Чтобы не бояться, я все разглядываю идущих.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.