1.

Земля, какая она!

Кожухи авиационных моторов в легчайшем блеске и под бивнем крыла, сквозь голубоватую огромную линзу, огненная протока Оби, уходящая к океану. Туманный сияющий узел спитого с ней Иртыша. Сплетение рек и притоков. Синеватые вены и жилы. А вокруг, насколько хватает глаз, необъятное половодье Сибири, размазанное ветром и солнцем. Варево трав и цветов, оттаявших донных вод. Ржавые рыжие накипи. Пузыри озер. Жирный бульон торфяников, таежных раскисших почв. Месиво ароматов, цветочной пыльцы, бесчисленных толп насекомых. Плесов с нерестящейся рыбой, сгустков икры и молоки. Ревущих медведей. Истошно кричащих кукушек. Все живет и клубится в сияющей бездне. Земля живая, дышащая, раскрывшая на тебя тысячи напряженных очей. И твой самолет и ты кажутся порождением этих глубоких морщин, красноватых губ, солнечных далеких зрачков. Ты вылетел из них на мгновение, в неповторимость своей отдельной жизни, чтобы снова туда вернуться, раствориться в бесконечном дыхании породившей тебя земли.

А может, она и такая!

Ты стоишь за старым сараем с серебристыми растрескавшимися венцами. В руках твоих черенок лопаты, отшлифованный прикосновением живших тут до тебя. На гвоздях заржавелые косы, аилы и грабли, обломок старой дуги. Дергается на ветру лебеда. Буйно цветет крапива. За тонкими пряслами розовая, летящая путаница легчайших ветряных трав с мотыльками, жуками, с желтой звездой зверобоя. Синие полевые герани, белый поповник, искры колокольчиков. На пыльной обочине розовая свеча иван-чая. Ты наклонился, копнул. И земля под лопатой вдруг сверкнула холодной синью. Ты берешь комок, чувствуя его литую силу, тяжесть, холодный аромат. У самых глаз — пористая, ноздреватая гуща с рассеченным, сочащимся корнем одуванчика, с живой личинкой, бронзовым крылышком жужелицы. Ты чувствуешь на ладони шевеление, биение, будто вынул черное сердце. Смотришь, пораженный таинственным, высыхающим на солнце веществом, из которого все выходит, все создается: пестрота окрестных лугов, лес с высокими крестами елок, пыльная дорога, по которой идет смуглая тонкая женщина в выгоревшей косынке, попирающая эту землю своей маленькой обнаженной стопой. Ты бережно опускаешь комок земли, кладя его аккуратно на место.

Земля выпускает из себя на свободу прозрачные ручьи и потоки. Миллионы стеблей и колосьев. Носит на себе океаны. Облака и их тени. Раскрывается жерлами дымных вулканов. Пускает птиц в небеса, быстроногое зверье — по лесам. Качает на себе города, железные и бетонные башни. Выбрасывает всплески уносящихся ввысь ракет.

Земля принимает в себя обратно все дожди, снега и туманы. Мохнатые семена и Гладкие зерна. Осколки метеоритов и разбившихся крылатых машин. В пустыне на серой равнине — горячие белые черепа павших коней и верблюдов. За каждым среднерусским селом пестрота крестов на погосте, безымянные дорогие могилы, укрывшие в себе стариков. На всех великих пространствах: заднепровских, задонских, заволжских — тронь эту землю и коснешься железа шлема, пробитого гренадерского кивера, ржавой солдатской каски, тонкой, хрупкой и легкой. На новгородском раскопе берестяная грамота говорит с тобой человеческой речью, дарит тебе зеленое от времени ожерелье, золотисто-красный кусок изразца. Ты идешь по земле, и от каждого удара ноги несутся к тебе голоса и заветы.

Все говорят — земля, а каждый видит свою.

Бесконечную вольную степь с зеленями цветущей пшеницы. Серебряные березняки и дубравы с ароматом земляничных полян. Рыжие груди барханов в звездах тонких кандымов. Искрящийся тундровый наст с низким радужным солнцем. Скалы и кручи с белым нитяным водопадом, с распустившимся подснежным цветком.

Все говорят — земля, а каждый понимает свое.

Для космонавта, сквозь кварцевый триплекс, среди лун и созвездий, наводящего визир на нее, голубую, единственную в мироздании, она планета. Для моряка она берег. Для геолога — твердь, хранящая руды и нефть, пузыри глубокого газа. Для солдата она образ Родины, ее границ и просторов, та ценность, которую он защищает, та сила, которая питает его. Для хлебопашца земля — вещество, в которое он вкладывает пот и любовь, от которого ждет плодородного хлебного дара.

Так кто же она, земля!

Ровная, смуглая степь, посыпанная горячим песком, легчайшим прахом сгоревших трав. По ней упорно идет землерез. Крутится диск фрезы, надрезая длинную рану, чтоб продернуть в нее стальной сосуд, пропустить горячую воду, электрический ток, выдавить из недр черную жирную кровь. Фреза блестит, и ты чувствуешь вторжение металла в живую плоть, ее страдание, упругое сопротивление и испытываешь почти ту же боль.

Страшный взрыв на карьере разметал кусты и деревья, разодрал травяной покров, раздробил меловые белые ребра. И земля, как убитый кит, выброшенный из океана, с торчащим известняковым скелетом, расползшейся кожей дерна, комьями сальной глины. А ты помнил, что здесь, на откосе, цвели черемухи, и смотрел сквозь них на плывущие пароходы, и у ног твоих, в земляных гнездах, селились ласточки-береговушки.

Уж так человек устроен, что ему свойственно одушевлять неживое. И в свои лучшие минуты его отношение к земле как к живой, имеющей душу стихии.

Земля влекла человека, томила своим вечным возрождением, круговоротом весен и зим, беспредельностью своих горизонтов. Ему хотелось заглянуть: что же там, за зарей, за соседним лесом и лугом! И он собирался в путь, оставляя крестьянский рубленый двор, или стрелецкий посад, или тихую над прудом усадьбу. Отправлялся на новые земли, за тридевять известных, в тридесятую, неведомую. По топям, по тропам, по безымянным дорогам, по гатям, по дебрям, звеня топором, скребя посохом по камню, уходил в горизонты. Поражался гранитным бабам на буграх, изумрудным изразцам на луковицах дворцов. Ночевал под яркими звездами азиатских пустынь, под туманной, льдистой Медведицей, разноцветно мерцающей над застывшими сибирскими реками. Шел землепроходец, меняя ладью на лошадь, бросая павших коней, сдирая ноги о камни неизвестных хребтов, пока не дохнет ему в очи соленой мохнатой пеной зеленый океан, не кинет к

стопам заморскую водоросль. И он стоял на краю земли, седой, постаревший в странствии, опираясь на кремневую пищаль с растресканной перламутровой рукоятью.

Человек уносил за три моря в котомке горстку родной земли. И потом чужие люди высыпали ее ему в изголовье. Невидящие, уснувшие навеки глаза наполнялись родной землей, и дудник, вырастая из них, гудел на ветру Аляски песни родных деревень.

Я помню, как новосел на Амуре, оставив у края поля грохочущий новый «Кировец» с ярыми, стертыми о пашню плугами, достал из-под сиденья обычный струганый аршин и пошел по земле, переставляя нехитрый свой инструмент по чуть розоватой весенней ниве. Амурский ветер трепал его молодые волосы. Он шел, опьянев от просторов, повторяя путь своих предков.

Человек стремится к земле, открывая ее, давая ей имена и названия, одушевляя ее, наполняя памятью прожитой жизни, бьется за нее, как за высшую святыню и ценность. Идет по ней в путь свой от первого до последнего вздоха.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.