Разве могу я забыть горбуна Флоря, грозного Магуа, вождя индейцев квартала св. Пантилимона? Я и теперь, стоит мне закрыть глаза, вижу его таким, каким он навсегда врезался в мою память. В то время ему шел двенадцатый год. Был он, как все горбуны, маленького роста, с большой, вдавленной в плечи головой и короткими курчавыми волосами. Глаза на угловатом его лице, обтянутом желтой, землистой кожей, искрились умом и злобой. Флоря всегда носил платье с чужого плеча. Оно было ему или мало - и тогда из рукавов слишком тесной куртки висели длинные, как у обезьяны, руки; или чересчур велико - и тогда он подвертывал штанины и завязывал ремень под самым горбом.

Зимой или в дождливую погоду я часто приходил к нему домой (он был единственным сыном чахоточной прачки), и там, в низкой комнатке с земляным полом, мы до изнеможения играли в «шар в яме». Поэтому пол в комнатке, словно швейцарский сыр, был усеян выдолбленными ямками. Мать Флоря, маленькая, худенькая женщина, беспрестанно заделывала ямки глиной, бранила нас и улыбалась с добротой бедного человека.

Прачка хотела, чтобы ее мальчик непременно вышел в люди. Сражаясь со всем миром, она добилась, что ее сыночка определили в гимназию. Занимался он хорошо, хотя горб его был предметом постоянных насмешек гимназистов. Флоря считался первым учеником по истории и географии, да и в математике и румынском языке лишь немногие оставляли его позади. Единственным предметом, к которому он питал неприязнь, было рисование, вернее, сам учитель рисования, имевший болезненное пристрастие к геометрическим эскизам, чуть заметно набросанным карандашом.

- Линия должна быть, как паутинка, понятно? Паутинка! - кричал учитель, расхаживая между партами.

Но «паутинки» никак не удавались горбуну. Учитель видел это, и после каждой проверки домашних заданий одной из его жертв становился Флоря. Однажды Флоря решил подшутить над маньяком. Убедившись, что даже самые тонкие линии все равно не сойдут за «паутинки», он пришел на урок с совершенно чистым листом бумаги. Я будто сейчас вижу, как он сидит за своей партой в первом ряду, крутя головой и ухмыляясь. Учитель прошелся между партами, похвалил работу одних, вызвал к доске провинившихся и, наконец подойдя к Флоря, взял с его парты лист. Он поднес бумагу к носу на расстояние нескольких сантиметров, затем отвел на полметра, надел очки, подвинулся к окну, повертел лист, и как раз в тот момент, когда уже собирался крикнуть «Что это такое, негодяй?!», Флоря пояснил:

- Это паутинка, сударь!

Учитель вызвал его к доске, а затем велел всем стоявшим у кафедры выстроиться друг за другом и опуститься на колени. Заподозрив что - то неладное, Флоря стал последним. Ему как будто удалось обмануть бдительность свирепого учителя, который приказал, чтобы каждый наказанный схватил впереди стоящего за мочки ушей и по команде «раз» тянул вверх, а по команде «два» - вниз. Флоря добросовестно выполнял команды, исподтишка посмеиваясь. Но вдруг он вздрогнул: за его спиной учитель расстелил платок на полу и, тоже опустившись на колени, принялся с остервенением дергать горбуна за уши. Когда пытка кончилась, учитель удовлетворенно вытер пальцы платком. У Флоря под мочкой левого уха сползала капля крови. Горбун не проронил ни слова и лишь на перемене излил свою обиду:

- Вырасту - бандитом стану!

За рисованием всегда следовал урок музыки. Долговязый, тонкий, как смычок, учитель на протяжении целого часа заставлял нас петь гаммы и нещадно колотил за каждую фальшивую ноту. Если случалось, что во время его урока мимо школы проезжал живодер и кто - нибудь из нас, заметив его в окне, провозглашал: «Господин учитель! Палач поймал жертву!», - он немедленно прекращал урок, отбрасывал скрипку и отчаянно вопил:

- За мной, ребята!... Держи его!

Он мог целый день гоняться за клеткой живодера. А мы помогали учителю изо всех сил, ибо только таким путем нам удавалось избавиться от ненавистных гамм.

Над учителем истории, который на каждом уроке засыпал за кафедрой, Флоря потешался два триместра подряд, прочитывая ему каждый раз вместо ответа «Отче наш». Так продолжалось до тех пор, пока ребята однажды не узнали: учитель засыпает в классе потому, что по ночам работает - сшивает тетради для книготорговца. Учитель жил в постоянной нужде, его семеро детей были всегда голодны. С того дня мы соблюдали на уроке истории мертвую тишину, чтобы учитель мог спокойно спать. А Флоря заботливо охранял его покой.

Однако я совсем забыл рассказать, каким образом Флоря получил грозную кличку Магуа, вождя индейцев квартала св. Пантилимона. Для этого я должен сначала познакомить вас с паном Чапуткевичем, его женой фрау Бертой и кинематографом «Мадагаскар».

Кинематограф «Мадагаскар» находился на углу улицы Источников, главной артерии квартала св. Пантилимона. Это было длинное, ветхое строение с окнами, густо замазанными сажей, напоминавшее амбар. Над входом красовалась вывеска, на которой большими буквами было выведено слово «Мадагаскар». Между буквами пышно зеленели намалеванные несколько пальм, из - за них выглядывали головы трех негров и одного европейца, поразительно похожего на пана Чапуткевича, владельца кинематографа. Под вывеской висел репродуктор, и во время сеансов улица оглашалась выстрелами, львиным рычанием и другими самыми невероятными звуками.

Однако вывеска и ревущий репродуктор не были единственной рекламой «Мадагаскара». По четвергам пан Чапуткевич, тощий, как селедка, поляк, выходил рано утром из дома, оглядывал небо, потом улицы, уже начинавшие пробуждаться, и после этого вытаскивал на тротуар две широкие доски с прибитыми к ним кадрами нового фильма. Хозяин кинематографа был мечтателем. Его серо - голубые глаза часто смотрели куда - то вдаль.

Чапуткевич появился в квартале св. Пантилимона лет шесть назад. Он остановился в квартирке фрау Берты Шварц на несколько дней, но так и остался у нее. Фрау Берта, пухлая немка, вдова бывшего владельца кинематографа, взволновала душу бродяги - поляка своей неутешностью и белизной кожи. Став наследником старого Шварца и, следовательно, владельцем кинематографа, Чапуткевич больше уже никуда не уезжал.

Вскоре жители квартала прослышали о занимательной истории, в которой поляк был главным героем. Вначале люди смеялись и не верили. Но через год, когда Чапуткевич стал довольно сносно болтать по - румынски, они услыхали эту историю от него самого.

Перед тем как попасть на улицу Источников, пан Чапуткевич служил почтовым чиновником в маленьком провинциальном городке на юге Польши. Он был неравнодушен к истории и в последние годы своего пребывания на родине пристрастился к чтению. Пан Чапуткевич увлекался главным образом похождениями польского авантюриста Беневского - короля Мадагаскара. К несчастью, его знакомство с личностью Беневского, жизнь которого изобиловала необыкновенными и таинственными приключениями, произошло как раз в то время, когда в стране началась кампания, целью которой было доказать всему миру, что панская Польша имеет особые права на остров Мадагаскар. Поборники этого движения сочиняли патриотические песни, произносили пламенные речи. Нашлись даже такие смельчаки, которые намеревались затеять военный поход на Мадагаскар. Голова Чапуткевича вскружилась, душа затосковала по далекой, неведомой стране, а скромная служба на почте стала казаться слишком прозаической. В тот день, когда мечтатель был неожиданно для него самого уволен, он подсчитал свои сбережения, попросил выездную визу и отправился пешком... на Мадагаскар.

Люди в квартале говорили, что, не будь на свете фрау Берты, вдовы старого Шварца, поляк давно попал бы в желанную страну. Но от всей его мечты остались лишь вздохи да новая вывеска кинематографа с кокосовыми пальмами, неграми и европейцем - завоевателем.

Пан Чапуткевич не переставал, однако, думать о вожделенном острове. И поэтому фильмы, шедшие в кинематографе «Мадагаскар», были чаще всего с приключениями, погонями, выстрелами, которые должны были доказать превосходство белого господина над неграми, индейцами и другими цветными народами.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.