По нескольку раз в течение двухчасовых сеансов сарай, в котором помещался кинематограф «Мадагаскар», содрогался, начинал ходить ходуном, со стен его сыпалась штукатурка, и казалось, что он вот - вот рухнет. Это происходило, когда фильм прерывался на самом интересном месте, именно тогда, когда красавец Зорро бросался с ножом на индейца Фарра, или когда ковбой Том Микс перепрыгивал с бешено мчавшейся лошади на паровоз, или когда пират Боб разрывал платье похищенной красавицы.
Каждый четверг утром, после того как вывешивали афишу, возвещающую о новом фильме, для пана Чапуткевича и фрау Берты наступали мгновения ни с чем не сравнимого наслаждения. Все жители квартала проходили мимо «Мадагаскара» и восторгались выставленными кадрами. Пану Чапуткевичу нравились сверкающие любопытством глаза мастеровых, которые подолгу смотрели на фотографии раздетых женщин, изнемогающих в объятиях обольстительного Зорро или задыхающихся в лассо ковбоев... Еще нравилось Чапуткевичу наблюдать, как шесть мальчуганов, напряженно следивших из - за груды щебня за расклейкой афиш, сломя голову бросались к доскам с кадрами и наперебой кричали:
- Это я!
- Это я!
- А это я!
То было нашей игрой. Каждый четверг мы нетерпением ожидали, когда пан Чапуткевич, расклеив афиши и вдоволь налюбовавшись ими, уходил домой, а затем подбегали к ним и наугад тыкали пальцем в одного из персонажей фильма. Кто попадал в шерифа, в течение недели был шерифом. Кто попадал в негра, которого линчевали, неделю был негром, а кому выпадало счастье ткнуть в главного героя, тот целую неделю бойко командовал остальными.
Нас было шестеро. Душой банды стал Флоря. Горбун почти всегда оказывался то главарем пиратов, то вождем индейцев. Мы прозвали его Магуа, потому что на протяжении двух недель, пока шел фильм «Последний из могикан», горбун удивлял нас своей выдумкой и талантом, с которыми подражал кровожадному индейцу. Все мы покорно сносили жестокости Магуа.
Я знал, что братья Рику и Тити Бутой, и Сайду Праф, и даже вечно лохматый Ликэ, сын парикмахера, втайне мечтали о том времени, когда они станут большими и каждый из них откроет в квартале кинематограф и обязательно повесит под крышей вывеску с пальмами и репродуктором, который будет слышен даже в предместье св. Думитру. Тогда они смогут смотреть любую картину, сколько им заблагорассудится. Флоря же не был увлечен такой мечтой. Бедность, физический недостаток и другие удары судьбы вызывали у горбуна тот злобный душевный скрежет, по которому в нем угадывался будущий мститель.
- Бандитом буду!... Вот вырасту, и увидите! Бандитом буду! - повторял он.
А последний из шестерых, я, не смел ни о чем мечтать и только вместе с друзьями радовался возможности в четверг после обеда провести несколько часов в «Мадагаскаре». За право смотреть фильмы вся банда должна была ежедневно подметать тротуар перед кинематографом.
Что и говорить, «Мадагаскар» был единственной нашей радостью. Обветшалая церковь привлекала нас лишь давкой в вечера приношений. Взобравшись на хоры, мы свешивались над балюстрадой и с набожным видом держали в руках зажженные свечи так, чтобы капли расплавленного воска попадали на головы прихожан. Школа, где учитель рисования драл учеников за уши, а учитель музыки заставлял гоняться за собаками и мог избить за одну фальшивую ноту, пугала и озлобляла нас. Зато «Мадагаскар» открывал перед нами широкие, радужные горизонты.
У нас имелись деревянные пистолеты, лассо из бельевых веревок и коробка из - под бисквита «Хардан», набитая всевозможными перьями, которыми мы украшали свои шапки, когда изображали индейцев.
Флоря, придумывавший игры, проявлял неисчерпаемую изобретательность. Помню, однажды Ликэ, сын парикмахера, угодил пальцем в несчастного туземца, которого американец Боб бросает в кипящий котел. Ликэ был освобожден от этой казни, но взамен мы потребовали, чтобы он сел на трубку от баллона со сжатым воздухом, обнаруженную Флоря у нефтеперегонного завода. Испытание чуть не кончилось трагически. Не подозревая, что его ожидает, Ликэ преспокойно уселся, а мы, собравшись вокруг, смотрели, как Флоря украдкой вертит клапан, открывающий выход струе воздуха. Целую неделю потом сын парикмахера икал и жаловался на шум в ушах.
Мне повезло однажды стать Томом Миксом. В фильме герой попадает в руки индейцев, которые подвергают его пыткам и бросают полумертвого на рельсы перед приближающимся поездом. Очнувшись, Том Микс растягивается на шпалах между рельсами. Поезд проносится над ним, не задев его.
В течение недели вся банда слепо повиновалась мне. Но в последний день я должен был, подражая отважному Тому Миксу, повторить его подвиг - лечь между рельсами железной дороги, проходившей у нашего предместья.
Я отчетливо помню, как Магуа гордо потрясал петушиными перьями, которыми он украсил свою кепку, и кричал:
- Еще раз спрашиваю, как ты хочешь: с обмороком или без обморока?
- Вы лучше поймайте меня... завтра.
- Завтра?! - воскликнул Тити Бутой, размахивая луком, сделанным из ручки зонтика. - Завтра четверг!... Новая картина! С обмороком или без обморока?
- Бе - бе - без обморока! - ответил я, заикаясь и чувствуя, что сознание в самом деле начинает покидать меня.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.