Видели тополи Шевченковского бульвара, как осиротели клёны, как оголились чёрные ветви каштанов и гордые киевские красавцы стыдливо прижались к домам.
Покрылся желтизной и дубовый листок. Цепко держался он на дереве и - все знают - продержится до самой весны.
А тополи шелестели зеленью - им хоть бы что!
Ветер налетал на них снизу, с Брест - Литовского шоссе, подкрадывался из - за Днепра и с разбойничьим посвистом, перескочив Крещатик, влетал на бульвар. Тополи качались, но не отдавали и крохи своей зелёной красы.
Так простояли они до самого снега.
Удивлённые снежинки долго кружили, прежде чем коснуться раскачиваемых ветром ветвей.
Никогда ещё не видели такого киевляне: на зелёной листве снег.
Но ещё удивительнее было то, что и под снегом листья не желтели, не сохли, не осыпались.
Тогда по ним злобно ударил утренний мороз. Настоящий, зимний. И тополевый лист, такой же неувядаемо зелёный, как летом, стал падать на землю. Прохожие поднимали его на заснеженных дорожках и брали в тёплые ладони - он был живой.
Я помню, как сажали эти тополи. Перед войной они были ещё совсем тоненькими деревцами - подростками. Выдержали войну. Поднялись. И, глядите, какой налились силой. Зелёными против снега пошли. Каждое утро налетал ветер и, молодецки посвистывая, задевал каждое дерево на бульваре, словно выпытывая:
- Ну, как? Мёрзнете?
Но однажды утром ветер подул с другой стороны, разогнался и, неожиданно даже для самого себя, изменил февралю, изменил морозам, и что - то обнадёживающее, что - то хорошее шепнул молодым тополям.
Тогда они все сразу, в предчувствии великой радости, зашумели, зашумели, словно на их ветках - прутиках уже густо высыпали и по - весеннему шелестели зелёные листья.
Нет, мне не показалось. Безусловно, эту женщину я где - то видел. Она была среднего роста, статная, и на вид ей можно было дать не больше тридцати лет. Спокойно и чуть задумчиво смотрели большие тёмные глаза, над которыми распростёрлись крылатые брови, почти сходившиеся на переносице.
Вот именно эти, поглощённые какой - то мыслью глаза..... Нет, я не ошибся!
Молодая женщина очень тихо поднималась вверх по улице, ведя за руку мальчика лет четырёх или пяти. А я шёл навстречу, как только возможно замедляя шаг. Мне дорога была каждая секунда, - может быть, память всё - таки что - нибудь подскажет? Напрасно. Мы разминулись и пошли в разные стороны. Но через час или два, когда я возвращался назад той же улицей Ленина и снова встретил эту женщину с мальчиком, воспоминание пришло само собой, на диво легко и свободно. Может быть, произошло это потому, что её образ всё время стоял перед моими глазами, и нужен был лишь один толчок, чтобы всё припомнить.
В другой раз я, может, и заколебался бы, стал бы себя проверять, а тут и на миг не возникло никаких сомнений. Да, это она, та девушка - разведчица, которую я видел за Северным Донцом весной сорок третьего года, когда она пришла из оккупированного Киева. Теперь уже даже не внешнее сходство, а какая - то безошибочная внутренняя уверенность говорила мне, что это она. И с разительной ясностью встали передо мной майское утро, берег Донца, противное завывание снарядов, перелетавших через наш блиндаж, и усталое лицо разведчицы, рассказывавшей нам про Киев.
Конечно, ни настоящего, ни партизанского её имени я не знал. Но какое это имело значение?
Всё же, чувствуя себя несколько неловко, я подошёл и напомнил ей о Донце, о разговоре в блиндаже. И вдруг вспыхнули её темно - карие глаза.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.