III

Все лето 1918 года Алексей Толстой по договору с антрепренером Левидовым, устроившим турне по Украине, читал рассказы в Харькове, Киеве и других городах Украины. Осенью оказался в Одессе.

Весной 1919 года эмигрантская волна выбросила его сначала в Константинополь, потом в Париж. Здесь он начал работать над романом «Хождение по мукам».

Летом 1920 года Толстые отдыхали на севере Франции. По-прежнему работа над романом была главной целью творческих усилий Толстого. Но здесь же пришли к нему и первые сомнения: «Бретань. Крошечная деревушка на берегу моря. Из далекой России доносились отрывочные сведения о героических боях с поляками, о грандиозных победах у Перекопа. Я работал тогда над первой книгой трилогии «Хождение по мукам». Работа двигалась к концу. Но вместе с концом созревало сознание, что самое главное так и осталось непонятным, что место художника не здесь, среди циклопических камней и тишины, нарушаемой лишь мерным рокотом прибоя, но в самом кипении борьбы, там, где в муках рождается новый мир».

И в августе 1923 года Алексей Толстой с семьей вернулся в Петроград.

Шли годы, полные творческих усилий и житейских забот. Стали выходить романы, повести, рассказы. Пьесы с шумным успехом ставились в театрах. Доклад Толстого на Первом съезде советских писателей привлек всеобщее внимание: Частенько стал бывать у Горького, который высоко отзывается о произведениях Толстого, особенно о «Петре Первом», но бывает и так, что Алексей Максимович резко критикует уже знаменитого писателя за торопливость, за стремление «объять необъятное».

После празднования нового, 1936 года Алексей Толстой с жадностью набросился на работу. Столько было планов в новом году... Непременно

нужно закончить роман «Оборона Царицына». «Детиздат» просит вариант этого романа для детей старшего возраста. Все тот же «Детиздат» ждет от него переработанные две части «Петра» и «Гиперболоид инженера Гарина». Другие издательства просят подготовить еще две книги – «Детство Никиты» и «Сказку о Буратино». На какое-то время увлекла мысль написать пьесу о Котовском – уж больно колоритна фигура легендарного комдива. Да и материал уже собран, а писать просто некогда. Надо выбирать самое первостепенное. И еще одно мучило Алексея Толстого...

Во время недавней поездки по Чехословакии он послушал в пражском оперном театре «Проданную невесту» Бедржиха Сметаны. Опера понравилась ему свежестью, национальным колоритом, народностью изображенных характеров. Но особенно поразила его музыка – глубоко народная, она была словно песней радости и силы, утверждавшей гений чешского народа во время австро-немецкого гнета. Еще в Чехословакии Толстой задумал предложить постановку этой оперы на русской сцене и попросил одного знакомого чешского журналиста сделать перевод либретто. Но когда Толстой прочитал этот перевод, он понял, что старое либретто никуда не годится. Сентиментальность и слащавая идеализация некоторых образов резко контрастировали с музыкой Сметаны. И Толстой понял, что оно должно быть таким же молодым, жизнерадостным и подлинно народным, как и музыка. Пришлось самому браться за переделку либретто. Необходимо было, считал Толстой, добиться того, чтобы музыка полностью дошла до советского слушателя. Тем более что, выступая в Чехословакии, он прямо говорил о том, что договор о взаимной помощи, который существует между СССР и Чехословакией, не должен оставаться абстрактной декларацией, а должен быть насыщен конкретным содержанием, что необходимо знакомить широкие массы с культурными ценностями дружественных народов. И вот либретто Толстой и рассматривал как свой личный вклад в укрепление дружественных связей между братскими народами. Только где же взять время? Если бы в сутках было хотя бы сорок восемь часов... А почему бы не предложить кому-нибудь из молодых исполнение своего замысла? И Толстому вспомнился молодой одаренный поэт Всеволод Рождественский, о котором ему немало говорил Николай Тихонов во время недавней поездки за границу. Да и сам Толстой читал некоторые его стихи, они нравились ему своей искренностью, неподдельностью. Как раз то, что было нужно для работы над либретто. А у него совсем нет времени для этого. Сколько еще предстояло ему... Апрель и май необходимо отвести на работу над пьесой о Ленине. Пьеса уже продумана. Она будет охватывать три дня Октября – решающие дни вооруженной борьбы. Редакция «Истории гражданской войны» уже пообещала ему подобрать все соответствующие материалы. К тому же к лету должна быть закончена вторая часть фильма о Петре. Режиссер Петров уже ждет его приезда в Ленинград, чтобы вместе посмотреть законченную первую часть фильма. Видимо, что-то понадобится доделать.

И вот однажды по ступенькам дома Толстого в Детском Селе поднимался поэт Всеволод Рождественский, которого пригласили для делового разговора.

Алексей Николаевич работал у себя в кабинете на втором этаже. Всеволода Рождественского провели в столовую, где он с интересом стал разглядывать старые портреты на стенах, петровскую мебель. Он и не заметил, как вошел Толстой.

После обычных дружеских приветствий Толстой заговорил о деле:

– Вы ведь, Всеволод Александрович, знаете, что я недавно был в Чехословакии. Удивительные перемены происходят в ней. Всего лишь восемнадцатый год отметила своей самостоятельности, а снова грозит ей опасность завоевания...

Алексей Николаевич рассказывал о Чехословакии, а сам все время поглядывал на молодого поэта, как бы примериваясь и спрашивая себя: а справится ли тот с делом, ради которого он позвал его сюда.

– И вот я обратил внимание, – продолжал свой рассказ Толстой, – что в Чехословакии за годы свободы восстановили многое из старины... Но огорчила меня постановка оперы «Проданная невеста». Во имя оберегания старины ее часто ставят в Праге так, как она шла в восьмидесятых годах прошлого столетия, с примитивной условностью. Музыка моцартовской прозрачности, роскошно звучащая всей полнотой оркестра, таит в себе неизмеримо большие возможности.

Толстой встал, прошелся в задумчивости по комнате, посмотрел на свои любимые «Петровские корабли», достал из халата трубку, набил ее табаком, осторожно подхлкшывая ртом, раскурил ее.

– Вы не догадываетесь, зачем я пригласил вас?

Рождественский отрицательно покачал головой.

– Я вас затем и пригласил, чтобы предложить вам поработать над новым либретто этой замечательной оперы. Я познакомился со старым и понял, что оно совершенно неприемлемо. Я уже начал работать, но времени у меня совершенно нет. Вот посмотрите, – и Толстой вытащил из-под вороха вчерашних газет пухлую папку – это был клавир оперы Сметаны. – А я пойду покопаюсь в саду, переоденусь, а за обедом поговорим.

Алексей Николаевич ушел, а Всеволод Рождественский с большой заинтересованностью стал проглядывать клавир оперы. Но первое же знакомство с материалами охладило его. И как только снова появился в столовой Толстой, он с горечью сказал:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.