«Среди самых передовых писателей русской литературы советского периода Толстой был индивидуальностью ярчайшей и талантом ослепительным. Он не повторял никого ни 8 чем и одновременно был тонко ощутимой связью с неумирающим нашим наследием XIX века. Золотая нить, которую он тянул из прошлого, нежнейшими волосками своими уводила к Тургеневу, Аксакову, Лермонтову, Пушкину.

Качества его дара разнообразны, но одно из них бросается прежде других в глаза: это художник весенней жизнерадостности... я

Константин Федин

Удивительна была жизнь Алексея Толстого. Удивительно и поразительно разнообразно его творчество. Чем только не занимался он в литературе: был фантастом и сказочником, трезвым бытописателем современности и проникновенным историком далекого прошлого России, писал лирические стихи и монументальные эпические полотна, острые детективные произведения и очаровательные веселые комедии. Он был фантазером, весельчаком, любителем розыгрышей, от которых не раз «страдали» и его друзья. Он был интересным собеседником, отличным рассказчиком, прекрасным чтецом своих произведений. Он был пламенным публицистом и искусным оратором. За что бы он ни брался, все получалось просто, естественно, убедительно. А ведь жизнь его была действительно сложной и противоречивой... Уже сами обстоятельства его рождения по тем временам оказались непростыми. Родился Алексей Николаевич Толстой 10 января 1883 года (29 декабря 1882 года по ст. ст.) в городе Николаевске (ныне Пугачевск, Саратовской области) в доме небогатого дворянина Алексея Аполлоновича Бострома. Александра Леонтьевна Толстая, мать писателя, незадолго перед этим ушла от мужа, графа Николая Александровича Толстого, и троих детей. Детство Алексей Толстой провел в хуторе Сосновка – имении отчима. Закончил Самарское реальное училище. Поступил в Технологический институт в Петербурге, но увлечение литературной работой не позволило ему закончить его. Писал стихи в духе модных тогда символистов, подражал Андрею Белому, Валерию Брюсову, Александру Блоку. Однако первый серьезный успех пришел к нему после того, как он создал цикл рассказов и повестей, в которых поведал читателям о семейных преданиях И хронике большого и знаменитого рода Тургеневых: Александра Леонтьевна, в девичестве Тургенева, гордилась своим происхождением, гордилась своим» двоюродным дедом-декабристом и родным дедом по матери генералом Багговутом.

Всего несколько лет понадобилось Толстому, чтобы покорить читательские сердца:, почти не было ни одного популярного издания накануне войны, где Толстой не печатался бы в эти годы. Самые крупные и талантливые писатели различных поколений были с ним в дружеских отношениях: Бунин, Куприн, Вересаев, Серафимович, Брюсов, Телешов, Волошин и многие другие. Алексей Максимович Горький еще в 1910 году писал одному из своих корреспондентов: «Рекомендую вниманию Вашему книгу Алексея Толстого – собранные в кучу его рассказы еще выигрывают. Обещает стать большим, первостатейным писателем». А через год Горький скажет о нем же как о «несомненно крупном, сильном и с такой правдивостью изображающем психологическое и экономическое разложение современного дворянства» писателе, назовет его «новой силой русской литературы».

26 января 1914 года в большевистской газете «Путь правды» в статье «Возрождение реализма» говорилось: «В нашей художественной литературе ныне замечается некоторый уклон в сторону реализма. Писателей, изображающих «грубую жизнь», теперь гораздо больше, чем было в недавние годы. М. Горький, гр. А. Толстой, Бунин, Шмелев, Сургучев и др. рисуют в своих произведениях не «сказочные дали», не таинственных «таитян», а подлинную русскую жизнь со всеми ее ужасами, повседневной обыденщиной».

Алексей Толстой – явление редкостное, поистине сложное и действительно противоречивое. Как человек и художник он был неоглядно многогранен, а порой и многолик. Представить его таким, каким он был в своей поразительной исключительности, никому не удалось, хотя о нем написано много книг и статей. Существуют воспоминания близких ему людей, существуют дневники, записные книжки, письма. Живут в сознании миллионных читательских масс его произведения – нетленный сгусток его фантазии и реальной действительности.

Но ближе всего к пониманию фигуры Толстого – человека и писателя – оказываешься, на мой взгляд, когда обращаешься к наиболее ответственным, острым периодам его жизни.

I

События развивались стремительно. Вслед за корниловским мятежом все отчетливее слышались призывы к новой революции. И в какой уж раз Алексей Толстой, пытавшийся все это время идти в ногу с современностью, оказывался отстающим, был не в состоянии дать правильной оценки событиям. В конце концов он находил верные мысли и как честный человек приводил их в соответствие своему положению в обществе. С каким восторгом и оптимизмом он встретил Февральскую революцию! Какие надежды возлагал он на Корнилова, Керенского, на победоносную войну. А сейчас? Ничто не сбылось из его мечтаний. И теперь, после корниловского мятежа, Россия, по его мнению, оказалась в бесславном тупике.

Алексей Толстой в эти дни начал охладевать к политическим вопросам, реже принимал участие в спорах, которые упорно продолжались вокруг одних и тех же проблем. Тяжелые предчувствия каких-то еще более серьезных перемен стали овладевать Толстым. Газеты не зря были переполнены тревожными известиями, а по городу ходили ужасные слухи. О чем писать в такие смутные дни? О том, что на сердце, что не дает покоя ни днем, ни ночью? Или в глухой истории родины попытаться отыскать ответы на злободневные вопросы? Конечно, можно писать о тех, кто закоснел в обывательских беседах, кто способен только на стоны и нытье по поводу того или иного неустройства. Изо дня в день Толстому доводилось слышать: «Пропадем или не пропадем? Быть России или не быть? Будут резать интеллигентов или останемся живы?» Один уверял, что «вырежут всех, и не позже пятницы», другой возражал: «Оставьте, батенька, зачем нас резать, чепуха, не верю, а вот продовольственные магазины громить будут», третий сообщал из достоверного источника, что «к первому числу город начнет вымирать от голода»...

Сам Алексей Толстой, слушая спорящих, часто возвращался в своих воспоминаниях к тем не столь далеким дням, когда ничего сегодняшнего не было ив помине. Разве накануне войны он мог предполагать, что вскоре будет одним из участников великих исторических событий? Он жил тогда в свое удовольствие. Были кое-какие средства, литературная известность, красивая жена, множество друзей и знакомых, с которыми легко сходился и также легко расставался, и жизнь ему казалась неглупой и приятной благодаря сложившейся привычке умело лавировать между крупными неприятностями и чересчур серьезными страстями. И в Петербурге и в Москве он был участником почти всех маскарадов, званых вечеров, литературных чтений и собеседований, всяческих издательских затей, бывал на премьерах и вернисажах, любил поездки и просто бездумное веселье.

Промелькнуло несколько таких праздных и веселых лет. И нечего вспомнить, будто ничего и не было, настолько все гладко и беззаботно. Но только сейчас, в эти бурные дни, он понял, что ни подлинного счастья, ни настоящего веселья он не испытывал тогда. Словно какой-то легкий безбольный вихрь носил его по кругу жизни. Осталось от всего этого что-то неопределенное, туманное и что-то неизъяснимо грустное. Но не было сил противиться этому. Правда, все беспокойнее становилось на душе, но он не понимал, почему. Потянуло к философским проблемам. Думал найти в них удовлетворенное успокоение, стараясь постигнуть истинное и призрачное, правду и ложь. Но снова тоска завладела его сердцем. Да, то было отвратительное время, бездельное и бездеятельное, точно тридцать два года вертел он колесо в каторжной тюрьме и только сейчас увидел, что колесо вделано в стену и смысла от него никакого. Значит, бессмысленно прожил жизнь?

Жизнь его обрела новый смысл, когда началась война и вся Россия встала под ружье в едином патриотическом порыве. И он вместе со всеми, взволнованный, ходил по Тверской и Кузнецкому, писал патриотические статьи, ездил по трудным фронтовым дорогам, где многое повидал, многого наслышался. Россия пережила подъем и громкие победы, и разгром, отступление, отчаяние. Сколько всего мучительного и страшного произошло за эти военные годы. Стоит ли вспоминать все это? Постыдное и мерзкое, вроде четы Сухомлиновых, беззаботно и легко, как и он, прожигавших до войны жизнь. А между тем военный министр мог бы серьезнее отнестись к своим обязанностям и не вводить в заблуждение свое правительство и страну относительно ее готовности отразить вражеское нападение. Или тот же Распутин? Да и царь с царицей оказались совершенно чужими в своей стране. Как легко смела всю эту нечисть революция! Словно налетел могучий вихрь и вдохнул в каждого русского человека желание жить по-новому. Все, кто был тогда на фронте, рассказывали, что творилось там, когда узнали о «дарованной» новым правительством свободе. Голосовали даже тогда, когда шли в атаку...

Никогда еще Алексей Толстой так остро не чувствовал, что может с такой силой любить родину, как в эти трагические для нее дни. Глубоко переживая меняющиеся с лихорадочной быстротой события, стараясь постигнуть суть происходящего, Толстой никак не мог найти самого себя, им овладевали сложнейшие чувства. То он брался за рассказ о современности и торопливо набрасывал «Рассказ проезжего человека» («Народоправство», 1917, 1 октября), в котором старался передать свои мысли, воспоминания о недавнем, пережитом, то прихотливая творческая душа уносила его в глубь веков, где он также пытался отыскать ответы на злободневные вопросы о русской государственности и о русском народе вообще. «Первые террористы», «Наваждение», «День Петра» – вот три первоначальные попытки Алексея Толстого постигнуть эпоху Петра Великого, эпоху ломки, крушения и невиданных преобразований во всех областях человеческой жизни. Но и это мало удовлетворяло, не снимало копившихся противоречий в душе.

Все новые и новые вопросы вставали

в небывалом изобилии. Немало жителей столицы – к их числу принадлежал Толстой – было сбито с толку быстро меняющимися обстоятельствами жизни, терялось от невозможности понять, что же в конце концов происходит в России. Ведь жить приходилось в условиях тягчайшей войны, разрухи и распада прежних связей на фоне со всех сторон подступающей, кричащей, угрожающей разнородной массы, которая сегодня встречает овациями Родзянко, завтра – Плеханова, послезавтра – Ленина, для .того, чтобы в конечном счете отдать себя в распоряжение никому не известного казака Корнилова." А что делать с заключенными министрами? Можно ли позволить правой печати выходить в свет? Нужно ли отменять смертную казнь? Как поступить с национальными требованиями? Как организовать выборы в Учредительное собрание? Как заставить солдат повиноваться командованию? Как разрешить аграрный вопрос? Как организовать правительство? А главное и основное: как быть с войной?

Все эти вопросы ждали своего решения. Все эти вопросы мучили и томили в своей саднящей неразрешенности и Алексея Толстого. И мало кто предполагал, что решение их уже стремительно близится. Надвигались исторические дни Великого Октября.

II

«На седьмой день, когда стрельба прекратилась, – вспоминала Н. В. Крандиевская, жена Алексея Николаевича, – мы с Толстым пошли на Хлебный проведать родителей. Улицы были еще пусты, лишь кое-где кучками стоял народ возле первых приказов, вывешенных новыми хозяевами города».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.