Брестской таможни. При виде большой иконы ослепительной красоты и не приглашая даже эксперта-искусствоведа, таможенник теряет дар речи. «Позвоните в Москву», — ответствует на немой вопрос хозяйка багажа. Связь, слава богу, работает... и через несколько минут в купе вагона Москва — Париж продолжает свой путь на запад «Святой Георгий», хранившийся в одной из церквей на Пинеге с четырнадцатого века!

Не самый, конечно, худший исход, что этот шедевр древнерусской живописи украшает сегодня личную коллекцию профессора Сорбонны, но ведь мог он — и должен был! — стать одной из жемчужин Третьяковской галереи или Русского музея.

(Позволю себе в скобках маленькое, но поучительное, как мне представляется, отступление. Нужно ли удивляться, что эмигранты «первой волны» встречали уезжавших из России в 70-х годах скептически и с понятным горьким упреком: «Мы ехали в чем мать родила, а они — с собачками, картинами, библиотеками...» Но это уже другая, отдельная и по многим причинам довольно сложная тема.)

К чему, спросит читатель, весь этот пространный экскурс в историю иконной лихорадки, имеет ли он отношение к нашему разговору о делах таможенных? Самое прямое. Ибо сегодня именно таможня, я бы сказал, только она одна ставит препоны прежней преступной бесхозяйственности иных ведомств. Правда, предел открытому грабежу сегодня поставлен: все. что представляет какую-то художественную ценность, законно не провезешь.

Напропалую распоряжавшийся нашим наследием культчиновник, не потеряв пока кабинета, утратил все-таки права хотя бы в том, что не всегда рискнет поставить подпись там, где ставить ее — преступление.

Тут самая бы пора пощадить терпение читателя, сказать, что инцидент исчерпан, дело, мол, прошлое, граница, как принято было выражаться, на замке, и все такое прочее. Да нет, везут. Увозят грабительски, целыми партиями. А что страшнее, так это жуткий, умопомрачительный вандализм, который нормальному человеку и представить себе трудно: чтобы спрятать большие иконы в чемоданное барахло, их распиливают на две, четыре, шесть частей, не щадя ни крестов, ни ликов!..

Передо мною акты изъятия икон, обнаруженных и задержанных Брестской таможней у граждан Гвинеи-Бисау, Того, Руанды, Чада, Мозамбика... Объемистая это рукопись, и пришлось бы мне тут представить целый каталог более чем трех тысяч икон, среди которых и истинные шедевры, датированные XVI веком; большинство в серебряных, позолоченных, украшенных драгоценными камнями окладах. Проставлены в актах и суммы оценки каждой. Предвижу традиционный, к сожалению, вопрос: «А сколько это стоит?» Любителям финансового подхода к искусству с бухгалтерской точностью не отвечу; скажу только, что суммы эти, хотя и содержат множество нулей, прямо говоря, смехотворны. Сошлюсь, впрочем, на некий документ, составленный Министерством культуры и датированный мартом 1983 года. Сказано в нем следующее: «При оценке применяется шкала цен, выработанная практикой работы закупочных комиссий Министерства культуры СССР, центральных музеев и антикварных магазинов». Звучит как будто бы солидно. Но чтобы все встало на свои места, позволю себе — печатно впервые — привести пример события совсем недавнего: за сто работ Малевича Министерство культуры уплатило наследникам художника... двадцать одну тысячу рублей!.. Вот вам, так сказать, цена «шкалы цен, выработанная практикой работы»! И ведь что поразительно: цены эти занижены в десятки раз с благородной, как не кощунственно звучит, целью — иначе бедные наши музеи не в силах будут что-либо приобрести. Куда им тягаться со спекулянтами-христопродавцами — не тот размах!.. А не тут ли, раз уж к слову пришлось, если не все, то, уж конечно, главные причины сбыта, русских икон иностранцам?!

Не знаю, просить ли извинения у представителей уважаемого министерства за случайно пришедшийся камушек в их огород, но помянуть это ведомство все же придется еще раз. Дальше пойдет речь о событии, которое хотя и произошло «по вине» таможни, но, по всей справедливости, должно быть записано в историю нашей культуры.

Когда выяснилось, что среди прочего Брестская таможня весьма успешно «вылавливает» и художественные ценности и скопилось таковых на целый музей, а хранить негде, кто, вы думаете, первым ухватился за эту ниточку? Министерство культуры? Это — если по логике, а по жизни — извините, совсем иначе. Ухватилось, и ухватилось крепко, другое министерство — финансов! «Иконы? Очень хорошо. В серебряных окладах? Еще лучше. Да и разрешить этот вопрос проще простого: доски — вам, драгметалл — нам. Чего тут мудрить!» Не вправе мы, конечно, требовать от Минфина художественного вкуса, чувства прекрасного — не его функция. Только не значит же это, что служебный долг должен противоречить здравому смыслу. Так-то оно так, но нагрянула в Брестскую таможню финансовая комиссия, и девственно чистая графа «Доход» ждала уже заполнения. Ризы, оклады, серебряные потиры, кресты, золоченые переплеты старинных евангелий — да будь все это, как и предполагалось финансистами, переплавлено — какой праздник казначейскому министерству!.. Ну хоть тут-то другое министерство — культуры, культуры! — сказало свое слово, оказало хоть какое противодействие готовому разразиться вандализму? Нет. Нет и нет!

Сделать это удалось работникам Брестской таможни, у которых своих дел по горло, да рядовым сотрудникам рядового краеведческого музея с грошовым балансом и который, барахтаясь в нищенских сметах, не вылезает из перманентного ремонта. Но дело пошло. Началось с маленькой выставки спасенных таможней художественных ценностей, приютившейся поначалу в выгородках бывшего костела, потом нашелся ветхий, к сносу уже предназначенный, но отремонтированный, реставрированный, а сказать проще — заново воссозданный особнячок, который и вместил в себя новый музей1. Пока что из трех тысяч единиц хранения экспонировать он может одну десятую часть, но умно, с тактом и отменным художественным вкусом представленную. И вот уже второй год тянут сотрудники краеведческого музея новую эту ношу, да только за старую музейную зарплату, ту самую, которая, как известно, «за чертой», если и не за первой, то за второй-то уж обязательно... Не могу я, конечно, призвать министра Павлова, вспомнив об этом, раскошелиться; не знаю, когда и будет ли вообще у нас министр культуры, но ведомству этому — ух, огромному какому ведомству! — есть о чем подумать и без министра: о том хотя бы подумать, что в отличие от культчиновников работники провинциального музея стоят у самых истоков воспитания человека, которому, как ни поворачивай, а музейные залы нужнее министерских кабинетов... Ну да об этом вести речь — конца не будет, а кончать пора, да в том только беда, что на грустной ноте.

Пускай как манна небесная свалился на город музей, аналогов которому нет ни у нас, ни в мире. Пускай бережно приняли его горожане под свое крыло, обошлись с любовью, живут в экспозиции великолепные образцы русской иконописи, древнего книжного, ювелирного искусства, есть Мясоедов, Айвазовский, и даже эскиз Врубеля к «Демону поверженному» украшает его экспозицию. Как знать, кто еще найдет приют в этом музее и каким станет он спустя год, два, десять лет? Должно быть, еще богаче. Но вот пожелать уникальному этому музею процветания язык не поворачивается по причинам вполне понятным — источники пополнения должны, конечно, стать иными, чтобы не усилиями таможни, а на средства, ему данные и достаточные, мог приобретать он новые экспонаты, как и все музеи страны.

Но случится -это только в том случае, если слова «контрабанда» и «христопродавцы» перестанут сосуществовать в одной строке. Когда?..

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.