«Хранить вечно»

На той же выставке сокровищ под стеклом лежит лоскут обычной материи, обычной бязи, из которой шились солдатские рубахи. Находясь в застенках колчаковской тюрьмы, красноармеец оторвал клок этой рубахи и написал целое письмо. Написал о муках, которые он переносил, о своих переживаниях, о своей преданности Советской власти, о непреклонной вере в победу.

Сегодня этот бязевый лоскуток дороже иного предмета из драгоценного металла!

Приведу еще пример. Недавно мы узнали о существовании за границей, в коллекции одного частного лица, серебряного ковша, изготовленного в 80-е годы XVIII века в Тобольске. Владелец ковша назвал сумму – 4 тысячи долларов. Мы приобрели эту вещь. Ковш большой, золоченый с чернью, с выгравированной подписью мастера, с клеймом города Тобольска. Красивый ковш, но сосуды подобной работы в нашем музее имеются. И вряд ли бы мы заинтересовались этим экземпляром, если бы не одна особенность его биографии: приобретенный нами ковш был в свое время подарен генерал-губернатором Сибири одному из купцов за помощь в подавлении крестьянского восстания Пугачева. Таким образом, произведение искусства, ценное само по себе, получает как бы дополнительную ценность – ценность исторической реликвии, которая свидетельствует, насколько опасно было восстание Пугачева для власть имущих, коли они не скупились так щедро поощрять тех, кто жестоко подавлял его.

И почти одновременно с переговорами о приобретении ковша к нам в музей привезли... булыжники. Они потребовались, чтобы воплотить замысел художников – в одном из залов воссоздать обстановку баррикадных боев революции 1905 года. Конечно, эти булыжники были взяты не просто «с улицы». Во. время ремонтных работ на Красной Пресне мы направили туда группу своих сотрудников; которые и собрали эти булыжники на месте одного из боев первой русской революции. Но самое любопытное, с точки зрения вашего вопроса о ценностях, произошло позже, когда ко мне пришел заведующий одним из отделов музея и стал настоятельно требовать, чтобы каждый из найденных гранитных булыжников получил инвентарный номер и был внесен в книгу учета наших экспонатов. Удивляетесь? Признаться, моя первая реакция была такая же. Но, возразил мне заведующий, мы же храним найденные во время археологической экспедиции в Новгороде остатки древней деревянной мостовой. Сегодня краснопресненские булыжники еще не представляют уникальной ценности, но пройдет сто лет...

Так что, как видите, понятия исторической ценности и материальной стоимости зачастую бывают очень разными.

– Известно, что коллекции Исторического увеличиваются ежегодно на 20 – 30 тысяч единиц. Отвечая на предыдущий вопрос, вы рассказали об истории появления двух новых экспонатов. Но хотелось бы подробнее узнать об основных путях пополнения фондов музея.

– Поступление экспонатов в музей – процесс далеко не' стихийный. И музейный работник меньше всего похож на человека, ждущего у моря погоды. Поисковые экспедиции стали обычной формой нашей работы. Пожалуй, можно выделить три вида поиска. Первый – когда мы знаем, и что и где искать. Например, готовясь к открытию экспозиции «БАМ – стройка века», группа наших работников выехала в район строительства магистрали с совершенно четкими задачами. Второй вид поиска – мы знаем, что искать, но можем только предполагать, где. Чаще всего так бывает в фондовых отделах, сотрудники которых стараются восполнить пробелы, существующие в той или иной коллекции. И третий – известно, где надо искать, но трудно сказать заранее, что там найдется. Это относится к нашим экспедициям, выезжающим в район археологических раскопок.

Кроме того, в музее существует постоянная закупочная комиссия, состоящая из специалистов-экспертов высокого класса. На их суд передается любая вещь, предлагаемая музею отдельными гражданами.

В последнее время мы всемерно стремимся развивать прямые контакты с различными организациями, промышленными предприятиями. Эта новая форма музейной деятельности сегодня становится доброй традицией. Вот, например, недавно у нас состоялась встреча с коллективом старейшей в стране строительной организации – Главмосстроя. На этой встрече московские строители передали на вечное хранение музею множество реликвий, представляющих большую ценность, – знамя Главмосстроя, почетные грамоты, документы, характеризующие размах жилищного строительства в столице.

– Но, видимо, бывают и «незапланированные» находки? В газетах порой встречаются сообщения о найденных кладах. Попадают ли они в Исторический музей?

– Клады – это как посылка, отправленная из прошлого «до востребования». Кто и когда востребует ее – неизвестно. И каждый раз получение такой посылки – это соприкосновение с маленькой тайной.

Чаще всего в кладах находятся металлические деньги, украшения. Порою эти находки представляют значительный интерес и для историков. Так, полностью поступил в наш музей найденный в Москве клад мексиканских монет. Однако не менее ценными бывают и находки другого рода. В Москве же при переделке одного из старинных домов рабочие нашли в стенах целую кипу бумаг. Об этом они тут же поставили в известность работников нашего музея. (Пользуясь случаем, хочу поблагодарить всех, кто в подобных случаях не забывает о нашем существовании.) Сотрудники музея выехали на место и установили, что эти бумаги относятся к XVIII веку. Разумеется, они плохо сохранились и еще полностью не расшифрованы, но уже сейчас можно сказать, что находка оказалась весьма важной, поскольку обнаруженные документы имеют прямое отношение к декабристам.

Прошлый год вообще оказался весьма «урожайным» на находки, связанные с декабристским движением. В районе строительства БАМа, в развалинах дома, некогда посещаемого ссыльными декабристами, молодые строители «магистрали века» обнаружили серебряную ложку с вензелем «ВК». И наши специалисты допускают возможность, что эта ложка принадлежала Вильгельму Кюхельбекеру. Сейчас находка экспонируется на выставке «БАМ – стройка века», определенным образом дополняя наше представление о прошлом этого района. Но, без сомнения, этот экспонат найдет свое место в новом филиале Исторического музея, посвященном истории декабристского восстания, который, надеемся, будет открыт в Москве.

А теперь представьте мое удивление, когда однажды, придя в музей, я услышал: «Вам звонил Муравьев-Апостол». «Какой Муравьев-Апостол?» «Не знаем. Оставил свой телефон». Звоню, мой собеседник оказывается потомком тех самых Муравьевых. Приехал в Москву из Швейцарии, побывал в нашем музее, на Новодевичьем кладбище, где похоронены его предки. Отношение к памяти декабристов в нашей стране настолько поразило этого человека, что он сказал о желании передать в Исторический музей хранящиеся у него личные вещи своих предков, декабристов Матвея и Сергея, их ордена, прижизненные портреты, письмо из Петропавловской крепости. И сейчас мы ведем об этом переговоры.

– Мы уже говорили, что сейчас в музее около 4 миллионов экспонатов. И если каждому из них уделить лишь по десять секунд, то при существующих нормативах рабочей недели даже такой беглый осмотр занял бы более пяти лет. Конечно, никто из приходящих в музей не ставит перед собой такой задачи. У всех есть свои пристрастия, свои интересы – сокровища Исторического музея позволяют удовлетворить потребности каждого посетителя. Школьники приходят сюда, чтобы воочию увидеть то, о чем услышали на уроках; ученые – поработать с уникальными документами; киноработники – посоветоваться, как достовернее отобразить на экране ту или иную историческую эпоху; художники и поэты черпают здесь вдохновение и темы для своих работ, ибо, как сказал Пушкин, «гордиться славою своих предков не только можно, но и нужно». Тысячи людей идут в Исторический, чтобы прикоснуться к дорогой истории, чтобы лучше узнать ее.

Если бы у вас, Константин Григорьевич, была возможность напутствовать каждого входящего в музей, что бы вы ему пожелали?

– Прежде всего я напомнил бы слова Льва Толстого: «А не то дорого знать, что земля круглая, а то дорого знать, как дошли до этого». Любознательности, искренней любознательности хотел бы я пожелать каждому, приходящему на свидание с Историей.

Хочу подчеркнуть, что для любознательного, интересующегося человека в нашем музее нет таблички «Посторонним вход воспрещен». У нас нет абсолютно «закрытых» экспонатов, пожалуй, кроме отдельных экземпляров тех редких предметов, рукописей, книг, которым просто противопоказано находиться на свету, соприкасаться с воздушной средой и т. д.

Интересующемуся человеку доступны все наши фонды – драгоценных металлов, оружия, керамики, тканей, нумизматики... Я говорю интересующемуся, потому что, конечно, оформление экскурсий в фондовые экспозиции – дело несколько более хлопотное, чем покупка обычного билета в кассе музея. По понятным причинам (ведь фондовые коллекции размещены в помещениях, где ведется большая научно-исследовательская работа) мы ограничиваем количество людей в таких экскурсионных группах, строго определяем время посещения. К сожалению, не могу сказать, что мы страдаем от обилия заявок на подобные экскурсии.

Музейный «взрыв», или музейный «бум», о котором сейчас немало пишут, на мой взгляд, порой приобретает характер модного поветрия. Посещение музеев для некоторых молодых людей становится чуть ли не составной частью «хорошего тона». Такому человеку, чтобы «соблюсти приличия», достаточно лишь однажды побывать в музее. Но разве можно говорить о любознательности, заинтересованности такого посетителя, который только один раз зашел в Эрмитаж или в Третьяковку! А сколько интересного остается вне поля зрения того, кто просто пробежал по залам нашего Исторического музея!