«Хранить вечно»

– На фасаде Исторического музея висит мемориальная доска, напоминающая, что на этом месте в 1755 году открылся первый в России университет, основанный М. В. Ломоносовым. Было ли связано это событие с выбором места для строительства здания музея?

– Согласен, совпадение символическое. Но тем не менее лишь совпадение. Ведь ломоносовский университет не имел специального здания, его аудитории находились в помещении Земского приказа. Ну, а для этого учреждения место выбиралось самое видное, самое лучшее. И сто с лишним лет спустя не случайно здесь планировалось построить новое здание Городской думы. Впрочем, история – наука точная, и лучше я приведу еще один документ того времени. В нем речь идет о выборе места для Исторического музея и, в частности, говорится: «...нужно, чтобы это место было само замечательно в историческом отношении и центрально по своему положению; оно должно быть открыто со всех сторон и чтобы свет мог свободно и обильно проникать в залы, для освещения выставленных предметов. Несомненно, что Красная площадь как нельзя лучше удовлетворяет первому условию, именно, чтобы место под музей было центральное и замечательное в историческом отношении. Но другим условиям, по нашему мнению, более удовлетворяет то место на Красной площади, которое занято теперь старым зданием Присутственных Мест, чем то, которое предложено отвести вдоль Кремлевской стены, между Никольскою и Спасскою башнями. Будучи построен там, где теперь находится старое здание Присутственных Мест, музей выходил бы двумя фасадами на площадь, а другими двумя – на широкие подъезды. Участок этот предназначается под постройку Городской думы, и по этому самому, может быть, он и не имелся в виду при составлении проекта постройки Исторического музея. Но если поставить вопрос, чему лучше быть на этом месте – Городской ли думе или Историческому музею, то едва ли можно усомниться дать предпочтение последнему».

«Предпочтение последнему» было дано, и в 1874 году здание музея заложили на том месте, где мы сейчас беседуем.

– Здание музея строилось во второй половине девятнадцатого века, между тем его внешний облик напоминает архитектурные сооружения гораздо более раннего времени...

– Таков был замысел авторов специального проекта – художника-академика В. О. Шервуда и инженера А. А. Семенова. Здание, предназначавшееся для Исторического музея, построено в стиле XVI – XVII веков с использованием архитектурных элементов и украшений, употреблявшихся древними русскими зодчими. Больше того, ряд деталей оформления непосредственно позаимствован с известных архитектурных памятников. Так, например, образцами для висячих гирек под перемычками окон и дверей послужили гирьки собора Василия Блаженного и церкви села Останкина. Стены входного вестибюля, называемого авторами проекта сенями, расписаны были травами по светло-желтому фону так, как это сделано в Софийском соборе в Новгороде.

Подобное решение имело своей целью придать большую историческую значимость сооружаемому зданию, сделать его само памятником нашим талантливым предкам, искусство которых восхищает и до сих пор.

Наверное, нет человека, который сегодня, побывав хотя бы один день в Москве, не увидел этого большого с островерхими башнями красного здания на главной площади столицы. Потянув за металлическое кольцо, зажатое в львиной пасти, почти шесть тысяч человек ежедневно открывают его двери – массивные, немало повидавшие на своем веку, и, миновав кассово-суматошный вестибюль с книжным киоском и собирающимися группами экскурсантов, попадают в Храм Истории.

Вся обстановка здесь, как выполненная умным художником театральная декорация, настраивает на восприятие еще не начавшегося, но уже ожидаемого действия – благоговейная тишина, какая бывает только в музеях, делает это ожидание торжественно-праздничным, подобным ожиданию, которое возникает в театре со звуком скрипок, настраиваемых при еще закрытом занавесе. Но вот раздвинут занавес...

Немые свидетели истории... Так обычно говорят о предметах, дошедших до нас из далеких дней. Но постойте возле любого из них, вглядитесь, вдумайтесь – и вы услышите многое.

С вами заговорят найденные под Рязанью глиняные сосуды, возраст которых измеряется тысячелетиями. И кольчуга русского воина, павшего на Куликовом поле. И личные вещи Ломоносова. И акварельные портреты декабристов, сделанные Бестужевым во время сибирской ссылки.

Письмо Желябова к прокурору, в котором известный народоволец просит приобщить его к делу «первомартовцев», его товарищей, убивших царя, заставит еще раз задуматься о верности, о долге, о мужестве.

Портрет Емельяна Пугачева, написанный прямо по портрету Екатерины П. Знай наших! «Вольнодумство» неизвестного художника разгадали реставраторы и не стали его более скрывать от зрителей. Так и висит сейчас портрет великого бунтаря, сквозь папаху которого проглядывают глаза императрицы. И в этом же зале – клетка, в которой провел Пугачев последние дни перед казнью. Разве молчит этот «немой свидетель»?

Часть мачты легендарного броненосца «Потемкин»... Изборожденная морщинами времени, она повествует о гордых днях первой русской революции, ставших зенитом славы боевого корабля.

И самый главный документ нашей эпохи – столько раз виденное в репродукциях, столько раз читанное в книгах и все же потрясающее здесь своей документальностью воззвание «К гражданам России». Словно переносишься в тот пламенный день 25 октября 1917 года, когда всматриваешься в скромный пожелтевший листок, в написанные еще по правилам старой русской орфографии ленинские строки: «Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского Правительства – это дело обеспечено».

...Множество предметов – будь то искусной резьбы ювелирное украшение либо исписанный листок обычной бумаги, – имеют здесь не только художественную и материальную ценность, многие экспонаты музея обладают бесценной ценностью реликвий.

– Бесценные ценности... В общем-то это алогизм, но мы часто употребляем эти слова и, пожалуй, понимаем заключенный в них смысл. И все же, Константин Григорьевич, применительно к экспонатам Исторического музея нельзя ли конкретизировать это понятие?

– Давайте попытаемся найти ответ на этот вопрос на открытой у нас в музее выставке «Сокровища истории и культуры». Само ее название говорит, что здесь представлены как раз те самые «бесценные ценности». На этой выставке ровно тысяча экспонатов. Однако я не возьму на себя смелость сказать, что нам удалось отобрать тысячу самых «ценных» памятников из всех коллекций музея. Хотя задача ставилась именно такая. Но думаю, что решить ее не сможет никто. Разумеется, каждая вещь поддается оценке. С точки зрения затраченного на ее изготовление материала, стоимости работы... Но исчерпывается ли этим оценка памятника истории?

Вот пример. На выставке сокровищ внимание посетителей неизменно привлекает сверкающий тысячами граней «бриллиантовый» эфес шпаги. Изумление читаешь на лицах людей, когда экскурсовод говорит, что материал, из которого сделан эфес, – обыкновенная сталь. Но таково было мастерство тульских умельцев XVIII века, что стальные шарики, на каждом из которых было насечено от 6 до 19 граней, до сих пор поражают воображение, заставляя поверить в необычность, в драгоценность материала, попавшего в руки тулякам. Шпага эта, изготовленная в свое время по заказу Екатерины II, широко известна среди специалистов, исчисляющих ее стоимость 30 тысячами долларов.

Определяет ли эта сумма истинную ценность «бриллиантового» эфеса? С точки зрения искусства, работы по огранке самих шариков, – видимо, да. Но давайте посмотрим на этот предмет глазами историков. Шпага эта, как я уже сказал, была сделана по заказу императрицы и предназначалась одному из ее фаворитов за какие-то заслуги. Кому и за что, мы пока не знаем. Я говорю «пока», потому что историк никогда не имеет права отказываться от надежды узнать нечто новое. Может быть, эта шпага была пожалована за ратные подвиги во славу русского оружия, а возможно, человек, получивший ее, заслужил эту милость, участвуя в подавлении народных волнений. Необычна и дальнейшая судьба тульской шпаги: долгое время она пролежала в земле. Когда ее нашли – от былой красоты не осталось и следа. За реставрацию уникального эфеса взялся наш современник, мастер из Останкина Буторов. Несколько лет продолжалась работа. Мастер сумел разгадать секрет замка шпаги, восстановить каждый из многочисленных шариков, придающих столь необычный вид эфесу. Вывод Буторова: в изготовлении шпаги принимали участие более двадцати тульских мастеров.

И вот все это, вместе взятое, – я имею в виду то немногое, что нам известно об этом историческом памятнике, и то многое, что «пока» неизвестно, – заставляет взглянуть на «бриллиантовый» эфес не просто как на тридцатитысячедолларовую изящную вещицу. Кто сможет определить его подлинную историческую ценность? Когда? Не знаю.